Почему они умирают?

20 ноября во многих странах, в том числе и в Украине, отмечается День памяти трансгендерных людей. Дата, когда вспоминают тех, кто раньше времени ушли из жизни вследствие трансофобного насилия, стали жертвами убийств или суицидов. В Штатах трансгендерные люди составляют 40% от общего числа бездомной молодежи. 75% транс*персон пережили физическое, эмоциональное или сексуальное насилие. Более 50% трансгендерных подростков пытались покончить с собой еще до наступления своего двадцатилетия.

В 2014 году в США, согласно официальной статистике, было убито 12 трансгендерных людей, в 2015 – уже 22, а в этом году по состоянию на 1 ноября было зафиксировано 24 жертвы убийств из числа транс*персон. Это – про США. В Украине не было зафиксировано ни убийств, ни суицидов.  И это не потому, что у нас все так хорошо. Это потому, что у нас все так плохо. Просто отсутствует подобная статистика, хотя и в других точках планеты она во многом далека от реальности.

Фридрих Чернышев, транс*активист

Фридрих Чернышев, транс*активист: «В этом году акция посвященная Дню Памяти трансгендерных людей проходила не только в Киеве, но и в ряде других городов Украины. С 1999 года в этот день по всему миру проводятся акции, цель которых – привлечь внимание к проблеме: ежегодно сотни трансгендерных людей погибают насильственной смертью.  И Украины это тоже касается, несмотря на то, что здесь такая статистика не ведется.

Даже если тебя принимают родные, приходится жить в атмосфере постоянных трансофобных шуток, нездорового интереса к твоей телесности, когда буквально могут следить за тобой по пути в туалет, чтобы узнать, в какую дверь ты зайдешь…  А кроме того – агрессия, угрозы, жизнь с чужим паспортом, когда приходится каждой работнице почты, каждому проводнику в поезде доказывать, что ты – это ты. Чтобы сменить паспортный пол, еще недавно необходимо было месяц пролежать в психиатрической клинике, получить психиатрический диагноз, пройти через органоуносящие операции, среди которых – стерилизация. Но это еще не все: тебе нельзя быть в браке. Тебе нельзя иметь детей до 18 лет. (Трансгендеры, у которых есть несовершеннолетние дети, не имеют права менять свои документы и претендовать на хирургическую операцию. – ред).  

Некоторые исследователи утверждают, что каждая 7-я попытка суицида связана с трансгендерностью или сексуальной ориентацией. У меня есть татуировка – точка с запятой. Ее делают люди, побывавшие на краю суицида, тяжело боровшиеся с депрессией и нашедшие в себе силы жить дальше. Это то, с чем сталкиваются многие трансгендерные люди. Здесь и сейчас мало кому из нас этого удается избежать. Как не удается избежать трансофобии и насилия в разных его формах. Нам нужно как-то менять это. Менять отношение общества».

Почему они себя убивают

Было бы смешно, если бы не было так грустно. Мрачноватые цифры самоубийств среди трансгендерных людей у нас запросто используют представители антигендерных движений с целью доказать, что трансгендерность – это плохо: от нее люди умирают.  Да, именно так: «А вы видели, какая статистика самоубийств среди тех, кто сменил пол»? Под «сменой пола» подразумевается, конечно же, трансгендерный переход. От которого, по мнению приводящих подобные аргументы, людей нужно всячески отговаривать.  Статистики самоубийств среди тех, кого «отговорили», правда, никто не видел. Она просто теряется, смешиваясь со многочисленными суицидами цисгендерных граждан, никак себя не обнаруживая. Потому что если трансгендерный человек не заявлял о своей трансгендерности очевидным каждому образом (начав переход), то на его похоронах никто не станет говорить об «этих странных фантазиях» умершего. С нашей смертью (от чего бы она не наступала), наши родные наконец получают возможность втиснуть нас в рамки приличий и социальных норм – в те самые, в которых хотели бы видеть нас при жизни.

Мы всегда ревностно защищаем рамки нашей социальной нормы.  Родственники, одноклассники, коллеги по работе, бабушки на скамейке, даже просто прохожие – каждый знает «как надо» и готов донести эту истину до «ошибающегося», выбрав один из миллиона в разной степени насильственных способов. От настойчивых «доброжелательных советов» до жестокого булинга, избиений, лишения крова и средств к существованию. Трансгендерные люди – далеко не единственные, кто страдает от этого.  Но наряду с гомосексуальными людьми, их попадание в страшную статистику зависит слишком от многих факторов. Раскрытию ориентации или гендерной идентичности погибшего, как правило, не способствуют родственники, близкие, замалчивание, традиции.  Думаю, будет верно заметить, что те трансгендерные люди, чьи тела не претерпели очевидных изменений в процессе перехода, попадают в соответствующую статистику лишь в редких случаях.

Смерть дает близким шанс, наконец, «сделать их «нормальными». И они этим шансом пользуются, раз уж другие методы не помогли. Сколько жести, преследующей цель «нормализовать» либо  «наказать» человека, посмевшего не согласиться с тем, что его или ее при рождении поместили в определенную гендерную коробочку, приходится пережить каждому, кому эта коробочка пришлась не по размеру – можно только догадываться.

«Трансгендерность приводит к самоубийствам. Любым путем, любым путем нужно отговаривать тех, кто решается на трансгендерный переход», говорит нам консервативный дискурс. И мы отговариваем. Статистика самоубийств все подтверждает! Консервативный дискурс сам участвует в создании собственной доказательной базы. Может ли дискурс убивать? Нет, конечно. Это они сами. Они сами убивают себя. А еще хулиганы, гопники. Плохие полицейские, невыносимые условия жизни. А еще, конечно, всему виной трансгендерность. Ну не мы же, в самом деле…

Почему мы их убиваем

В общем-то, в том, как та или иная группа оказывается мишенью для стигматизации, травли, насилия, трудно найти какую-то логику. Просто гораздо легче управлять обществом, больным травлей. Живущим по законам пораженного буллингом школьного класса, где каждый травит «изгоя», чтоб не оказаться самому на его месте. Но вопросы, связанные с гендером, тут стоят особняком. Все, что выходит за рамки бинарного, максимально контрастного гендерного разделения сегодня воспринимается значительной частью общества особенно агрессивно. Связана ли как-то трансфобия, с ликованием на тему того, что победил «мужик Трамп, а не вздорная баба Хилари»? Связана ли она с тем, насколько неприемлемыми для украинских парламентариев вдруг оказались понятия «гендер» и «сексуальная ориентация» в законопроекте о противодействии насилию в семье? Связана ли она с гомофобией, в конце концов?

Для меня эта связь очевидна. Биодетерменизм, возможно, именно тот краеугольный камень, без которого, по мнению многих, «все рухнет». И быть может,  эти многие очень даже правы. Вот только по-разному оценивают и определяют для себя это «все». В любом случае, гендерная иерархия – в каком-то смысле основа для возведения всех остальных иерархий. С нею мы сталкиваемся, едва  появившись на свет. Если искусственность, вторичность других иерархий мы, в большинстве своем, в состоянии разглядеть, то гендерная воспринимается по умолчанию как «природная». Когда все знают, кому «положено» быть главой семьи, кто «добытчик». И когда надоевший гомосексуальным людям вопрос «кто из вас актив», будучи обращенным  к гетеропаре, кажется абсурдным.

Сама возможность того, что гормональные препараты, скальпель хирурга, или (о ужас!) просто самоидентификация может превратить кого-то в «человека противоположного пола» способна лишить почвы саму идею о «природности» гендерной иерархии.  Отсюда и бесконечное стремление доказать, что транс*персоны – это какие-то совсем особенные люди, у которых «другое строение мозга», которым врачи могут поставить соответствующий диагноз. Все проверив, естественно. Уточнив, готовы ли максимально изменить свое тело, стать «мачо-меном» или «настоящей женщиной». Максимум требований. Максимум сложностей. И если еще вчера – до того, как был сделан первый, важный шаг к желаемому гендеру – социум всеми голосами твердил «не совершай ошибку», теперь он же бескомпромиссно твердит «иди до конца», как будто остановка где-то посередине – самое страшное, что может случиться.

И, конечно же, «это болезнь», «редчайшая мутация». Это «только для тех, у кого диагноз».  Для тех, кому иначе не выжить. Для тех, кто готов заплатить любую цену. И чем больше будет цена, тем лучше. Цена для здоровья, цена для психики, цена для личной безопасности, для приемлемости в социуме. Семья, работа, старые друзья, возможность иметь детей, минимум несколько лет нормальной жизни, максимум – вся. Вы готовы заплатить эту цену за местоимение «он» или «она»? За единственное слова в графе «пол» в вашем паспорте? А если цена – жизнь? Ведь кто не готов платить, те не могут считаться «настоящими». А значит, должны сидеть в предписанной гендерной коробочке и не выделываться. Это наш «тест на настоящесть» – готовность убить себя в случае, если не удается достигнуть цели.

Дан Федосеев, транс*активист

Дан Федосеев, транс*активист: «Я очень надеюсь, что мы все-таки получим в ближайшее время новый документ про порядок помощи трансгендерным людям. И что он будет современным и не содержащим нарушений прав человека. Документ, согласно  которому  решение о необходимости операций, нужных для социализации и внутреннего комфорта, будет принимать сам человек, а не те же врачи, которые эти операции проводят и получают за них деньги. Многие люди представляют себе этот процесс как некую одномоментную «операцию по смене пола». На самом же деле, мы имеем целый комплекс действий и операций. И в каждом конкретном случае набор этих действий может быть достаточно разным. И вот вместо того, чтобы минимизировать количество операций, если они не нужны человеку или, более того, могут быть опасны для его жизни, врачи продолжают требовать максимально полный набор оперативных вмешательств для смены паспорта. И аргументируют это тем, что «а вдруг передумает, что тогда – обратно менять?» То есть выданные документы являются гораздо большей ценностью, чем право человека на здоровье, уважение, свободу личности, семью, работу».

Нарушая табу

«Я и есть моя собственная гвинейская свинка для проведения экспериментов над эффектами сознательного увеличения количества тестостерона в женском теле. Тестостерон превращает меня в нечто радикально отличное от цис­женщины. Даже в том случае, когда изменения порожденные данной молекулой социально незаметны» – пишет квир-феминистка Беатрис Пресиадо (позже – Поль Пресиадо) в своей книге Testo Junkie. «Я не хочу иметь женский гендер, приписанный мне при рождении. И я не хочу иметь мужской гендер, который может мне предоставить транссексуальная медицина и которым государство наградит меня, если я буду себя правильно вести. Я не хочу ничего из этого. Я копилефтерский биополитический агент, считающий половые гормоны свободным и открытым биокодом, использование которых не должно регулироваться государством, присвоенным фармацевтическими компаниями».

Без справки от врача, без разрешения государства, просто пожелав этого, человек из группы «тех, с кем не здороваются за руку» переходит в группу «рукопожатных», привилегированных, наделенных властью. Или того хуже: человек, которого, казалось бы, «наделила привилегиями сама природа», вдруг, сбросив атрибутику «белого господина», вдруг, смешивается с толпой «черных рабов», оставляя у всех наблюдавших за этим странное послевкусие. Так, будто никаких фатальных различий и нет, будто «природа» – больше не указ, будто сам фундамент традиционной, патриархальной культуры и непреодолимый биодетерменизм – фикция.

Те, кто считают, что родились не в том теле, и для кого гендерная идентичность – выбор. Те, кто старательно вписывается во все гендерные стереотипы, связанные с желаемым гендером, и те, кто вовсе отказывается идентифицировать себя в бинарной системе. Я вижу, как все эти люди совершают медленную революцию. Медленную, но далеко не бескровную. Даже те, кто хотел бы просто в другой роли вписаться в существующую гендерную систему. И, конечно, те, кто сознательно бросает ей вызов. Сколько из них гибнет на этих невидимых баррикадах? Сколько проходит через насилие и попытки суицида в борьбе за свою личность? За личное, которое оказывается политическим.