О возможностях утопического

99 лет назад писатель и публицист Калман Зингман написал на идише историю об идеальном городе Эдения, прототипом которого стал реально существующий Харьков. Еврейская утопия 20-х годов XX века созвучна с многонациональной утопией Украины столетием позже – стремлением к месту, где все культуры, национальности, языки не просто уживаются вместе, а плодотворно существуют. Через 99 лет после написания этой истории открывается выставка, кураторами которой стали Евгений Фикс и Лариса Бабий: 14 художников и арт-групп разных национальностей, гражданства и позиций представляют свои рефлексии в том же городе, о котором писал Калман Зингман. Выбор места проведения проекта был продиктован самой новеллой – почти век спустя после публикации «Эдения: в городе будущего» историю возвращают в город своего зарождения.

Утопия Зингмана чем-то схожа с социалистической фантазией – в Эдении личным стремлением каждого является выполнение социально-полезной и значимой работы, превалирует горизонтальное управление, а деньгам отводится незначительное и несущественное место. Все, что происходит, строится, убирается вокруг – это усилия граждан, которые вносят свой вклад в построение общего идеального мира. Более 300 лет назад такое же пространство (только целое государство, а не город) создал писатель Томас Мор. Только если история Зингмана напоминает наивную сказку, то рассказ Мора – это подробный дотошный трактат, готовый план новой страны. Следует сказать, что самого Томаса Мора казнили за приверженность к его личной «католической» утопии: в 1534 году он публично отказался признать англиканскую церковь (главой которой назначался действующий и все последующие короли Англии). Одобрение новой церкви означало бы отказ не просто от католической веры, но признание неправомочности Папы Римского, а значит отречение от одного из самых утопичных реально существующих персонажей.

Что такое утопия? Некая общая практика, место, которое идеально для всех в равной степени, пространство, где отсутствуют индивидуальные потребности, которые, на фоне тотального блага, слишком незначительны для того, чтобы их учитывали. Возможно, что любой проект, который претендует на однозначность и унифицированность, может рассматриваться как утопия. Плюралистичная толерантная демократическая Украина сегодня может являться утопией даже потому, что пока не может сбыться. Точно также и традиционный дискурс, оберегаемый большей частью населения, является утопией, которая стремится перенести в будущее законсервированное прошлое. Выставка «Эдения: в городе будущего» показывает возможности утопии, реальные последствия утопических стремлений, которые как никогда актуальны не только в харьковской, но и в общей украинской реальности.

Огромное пространство ЕрмиловЦентра в этом проекте приобрело непривычную форму – оно было поделено на некие зоны, а посреди центра вырос гипсокартонный саркофаг. Такой метод зонирования изначально ставит вопрос о возможности утопического как универсального блага, общего для всех, что приводит нас к проблеме необходимости личного пространства и вопросе о возможности его существования. Если утопия – это нечто общее и универсальное, в котором стираются все границы, то остается ли место для индивидуального? Перекроив площадь ЕрмиловЦентра, изменив его внутреннюю архитектуру и логику помещения, кураторы внутри «общего» сегрегировали отдельные зоны, отмечая таким образом необходимость автономии.

Поле для размышлений также существенно расширяет интерпретативность работ, отсутствие в самих объектах директивности и однозначности. Например, авторская концепция киевского художника Никиты Кадана «Зрители» базируется на воспроизведении портретов комиссаров из альбома Александра Родченко «10 лет Узбекистана», лица которых были закрашены после очередной волны пропаганды о «врагах народа». В контексте идеи утопии, закрашенные лица «неугодных власти» возможно интерпретировать как общество без национальностей, пола и иных признаков, которые создают возможность маркирования «инаковости» другого. Подобная редукция могла бы стать современной утопией. Черные лики советского фотографа Кадан дополнил категорией «духов истории» (напоминающие ангелов истории немецкого философа Беньямина, которые символизируют несостоятельность и крушение утопической идеи прогресса), подчеркнув безмолвное, но постоянное наблюдение тех, кого вычеркнули, и кто уже не ограничен рамками ни личной, ни общей утопии. В то же время безжизненные, лишенные личности черные пятна свидетельствуют о том, что таким пятном в определенное время может стать каждый. Присутствие в истории – это непостоянная категория, которая зависит лишь от позиций сегодняшней идеологии.

«Женскую» утопию воплотила французско-швейцарская художница Агнес Турнауер в работе о видимости женщины в глобальном контексте. Представленная репрезентация избирательна, ведь видимыми оказываются уже заметные фигуры истории – Леся Украинка, Эмма Голдман, Соня Делоне, Ольга Кобылянская. Это устоявшиеся символы «женской истории» прошлого, которые эксплуатируются и сегодня: до сих пор мы говорим о женщинах, создававших историю столетие назад. Зацикленность на традиционных исторических символах заставляет из раза в раз обсуждать несколько известных персоналий, не выходя за рамки официальной истории.

Мигрирующий художник и поэт Баби Бадалов из Азербайджана создал работу, которой можно озаглавить всю выставку – NO(W)FUTURE. Игра слов, повторение избитого приема, который, тем не менее, не теряет актуальности, демонстрируя основную дилемму утопии – стремление к будущему и возможность потери настоящего.

Работа киевской группы «Коллектив конкретных дат» под названием «Три картины в экспозиции» – это повествование о том, как реальная жизнь и реальная экономика способны к некой утопической деконструкции. Когда рынок (художественный или любой другой) не уничтожает светлое стремление оказаться в ином, лучшем мире, а в точности исполняет твое желание, но по своим законам. Способ заработка художников из этой арт-группы состоит в квази-воплощении такой утопии – их работы выставляются в галереях Нью-Йорка, но под авторством совершенно других людей. Само присутствие (пусть даже и символическое) внутри желанного мира в таком случае ничего не значит и не играет для этих художников никакой позитивной роли. Аудио, что сопровождает картины, иронизирует над сложившейся ситуацией, представляя ее как идеальную утопию молодого художника, который получил уникальную возможность «прикоснуться к прекрасному».

Минималистичная работа, состоящая из утилитарных молотка и гвоздя, художника Саши Дедос «Последняя пятница перед субботой» иллюстрирует неоднозначный и всегда идеологически зависимый мир отношения к работе и труду.  Мир, который зиждется на зависимостях от религии, времени, политики, взглядов очередного правящего класса. Труд оказывается спекулятивным конструктом в руках той или иной, новой или старой утопии – религиозной, как в случае с Шаббатом, или политической, с советской традицией субботников.

Многих из участников выставки, включая кураторов и кураторок, можно назвать современными номадами, которые в итоге становятся воплощением утопии Зингмана – в них самих, как в огромном многонациональном городе, гармонично сочетаются различия всех стран, в которых они побывали. В конце новеллы утопия Калмана Зингмана обретает черты реальности: фундаментальность, конечность, непоколебимость рушатся со смертью главного героя, несмотря на то, что в Эдении люди уже давно не умирают.

Утопия не выдерживает испытания реальной жизнью. И сегодня дефицитными являются не утопии, а скорее их критическое осмысление и соотнесение личных, общественных, разных (иногда противоположных) утопий. Постсоветские страны имеют уникальный опыт проживания утопии не на книжных страницах, а в каждой секунде реальной жизни. Тот опыт, когда понадобилось много усилий, чтобы пережить эту «лучшую жизнь» и еще больше усилий, чтобы не захотеть в нее вернуться. Ведь сама идея социальной утопии, какой бы провальной она не оказалась в реальности, захватила умы миллионов и сегодня не оставляет головы десятков тысяч людей, потому что стоит на крепком фундаменте ожидания лучшей жизни.

Коментарі