Социальная хореография

Тетяна Кочубінська 19 Грудня 2014

«Мы производим опыт, а не объекты», — так говорят художники группы Public Movement[1] о том, что они делают. Проживание до боли знакомых, понятных, узнаваемых, но при этом совершенно новых и неожиданных с точки зрения чувственного опыта и эмоциональной встряски ситуаций, — это то, что ощущает каждый, участвуя в перформансах Public Movement. В частности, в их новой акции «Перекресток», идея и разработка которой тесно связаны с изучением политической ситуации на Украине.

Создание политических “постановок” в публичном пространстве и составляет основу их художественной практики. Однако акция в Киеве, которая несомненно может вызвать ассоциации с недавними событиями в нашей стране, приобретает более универсальный глубинный смысл. Становясь частью процессии, срежиссированной Public Movement и проходящей от Украинского дома по улице Трехсвятительской до Министерства иностранных дел, зритель проживает разный опыт, связанный с “обретением” самого себя в новых обстоятельствах, отчасти будучи ограниченным ими. Находясь рядом с другими, неизвестными ранее людьми, также оказавшимися в этих же обстоятельствах с тобой здесь и сейчас, каждый участник процессии испытывает ожидание, единение, оцепенение, отторжение, поглощение, призыв.

Что значит Public Movement для самих участников группы, как она образовалась и каким образом происходила разработка и подготовка нового проекта в Киеве, поговорили искусствовед Татьяна Кочубинская и директор Public Movement Дана Яхаломи.

Татьяна Кочубинская: Вы впервые делаете проект в Украине, и в общем-то украинская публика впервые смогла ощутить, что такое Public Movement во время премьеры вашего перформанса «Перекресток». Помимо участников Public Movement, есть также их уполномоченные представители? Каким образом устроена структура объединения?

Дана Яхаломи: Группа Public Movement была создана 29 декабря 2006 года, и, честно говоря, когда мы делали наши первые акции, как Accident, который собственно и является нашим первым проектом, мы еще не идентифицировали себя с группой Public Movement, на тот момент не было как таковых «участников группы». Public Movement создан двумя лидерами: мной и Омером Кригером (Omer Krieger[2]). Что касается самой структуры и участников, то в самом начале у нас была очень строгая иерархия. Тогда мы бы ни за что не делали акций так, как делаем это сейчас.

Т.К.: То есть сейчас можно говорить о более-менее коллективном/коллегиальном принятии решений?

Д.Я.: Похоже на то. В самом начале для нас важным был вопрос лидерства, что значит быть лидером на практике, что значит быть хорошим лидером и т. д. Когда в 2011 году Омер Кригер ушел из Public Movement, я начала называть себя директором, но не лидером. Я генерирую идеи, но также занимаюсь бюджетом, принимаю риски, несу ответственность, но другие участники сейчас более активны: они также инициируют акции, на равных со мной работают над реализацией проектов и также несут ответственность. Но при этом у нас нет единой фиксированной структуры. Например, для работы в Киеве, когда я первый раз сюда приехала в августе, то исследование мы начали с Амитом Дрори (Amit Drori). Впоследствии Гали Либредэр (Gali Libraider) и Саар Секели (Saar Sz?kely), которые также являются одними из основателей группы (с 2007 года), стали полноправными разработчиками концепции проекта и его хореографического воплощения.

Т.К.: А само понятие Public Movement (общественное движение), что оно для вас значит?

Д.Я.: Что касается самого словосочетания, то нам интересны самые разные значения, которые оно несет. Public Movement как общественное движение, которое делает что-то для тебя, Public Movement как группа. Например, если забить в google Public Movement, то можно увидеть сотни групп по всему миру под этим же названием. Часто это какие-то молодежные или политически ангажированные движения. Это очень общее понятие, но в то же время я не могу и подумать о другой более четкой формулировке!

Public Movement — это то, каким образом что-то создается под воздействием общественных движений, как публика чувствует себя внутри этого движения, история, которая стоит за развитием общественных движений, т. н. социальной хореографии. Это также о противостоянии человека и власти, о различных проявлениях гражданского подъема. Название Public Movement позволяет нам как быть внутри того, на что мы смотрим, так и подтолкнуть публику к тому, чтобы стать общественным движением. Например, в нашем киевском перформансе в тот момент, когда все коллективно начинают толкать машину, то они сливаются в этом едином действии, нет разделения на перформера и зрителя, все становятся Public Movement.

Т.К.: Продолжая разговор о вашей организации и её уполномоченных представителях, почему для создания проекта в Киеве вы работаете исключительно с украинскими перформерами? Это впервые, что вы, так сказать, занимаете позицию наблюдателя? Почему для вас так важно было вовлечь украинских перформеров или это техническое решение?

Д.Я.: Уже бывало, что основными действующими лицами были не члены Public Movement. В Тайване, например. Но вообще ты права, это случается не так часто. Я думаю, что это обусловлено как технически, так и концептуально. В Киеве мы хотели создать действие, которое будет продолжаться и без нашего присутствия и будет принадлежать городу. Но, естественно, мы должны были подготовить перформеров, и они впервые стали новой ячейкой Public Movement (в Тайване мы работали с подразделением Почетного караула, т. е. нам не нужно было формировать новую группу людей, в которой есть своя энергетика, доверие, общий язык и т. д.). В Киеве была особая ситуация, и я считаю, что ввиду тех условий, в которых сегодня находится Украина, было бы неверно нам, группе художников из Израиля, навязывать собственные рефлексии. В этом случае и обстоятельства, и концепция проекта требовали того, чтобы ввести новую группу «Public Movement – Украина».

Т.К.: У каждого из вас свой бекграунд. Ты, например, чемпионка Израиля по фигурному катанию на роликовых коньках. Каким образом вы все стали частью художественного объединения Public Movement?

Д.Я.: Да, это немного забавно. Мы все изучали разные предметы и потом включили в наши биографии именно то, что каким-то образом связано с социальной хореографией, с общественными проявлениями. У нас у всех разный бекграунд. Например, Саар (Saar Sz?kely) — программист, звезда в передаче Big Brother (израильской версии реалити-шоу Big Brother), магистр теории театра, обладающий глубоким пониманием философии искусства. Я не могу сказать, что мы преследуем амбициозную цель стать величайшими художниками в мире. Скажем так, мы используем идею искусства для того, чтобы делать то, что мы делаем. Мы даже не называли бы это искусством, а чем-нибудь другим.

Т.К.: А как бы вы это назвали?

Д.Я.: Хороший вопрос. Мы просто называем это акциями. Мы не употребляем слово «выставка».

Т.К.: И вы никоим образом не подчеркиваете свое присутствие в рамках самой выставки Future Generation Art Prize?

Д.Я.: А что ты думаешь по этому поводу?

Т.К.: Я думаю, что для того, чтобы ощутить Public Movement, нужно стать непосредственным соучастником процесса. Чтобы это уяснить, необходимо стать его частью.

Д.Я.: Да, это именно так. Наши работы рассчитаны как раз на особый физический опыт. Наша деятельность заключается не в производстве объектов, а в производстве опыта. Мы всегда заботимся о качественной документации, но не всегда потом ее используем. Мы стремимся к созданию политических реалий, и этого мы придерживались при разработке нашего перформанса в Киеве. Все те места, которые задействованы в перформансе, — и Украинский дом, и Михайловский собор, и Майдан, — это все вместе, конечно, отсылает к политической реальности. Да и осознание того, что премьера состоялась через три недели после выборов в парламент усиливает ощущение близости к современной политической действительности.

Т.К.: Когда вы начинали делать свои первые акции, мне кажется, что они были более экспериментальными, интуитивными, было больше рисков — ваших собственных рисков. Сейчас вы уже известные художники, и часто вас приглашают к сотрудничеству авторитетные институции. Это накладывает какой-то отпечаток на вашу художественную практику? Чувствуете ли вы определенные ограничения в этой связи или нет?

Д.Я.: С одной стороны, мы больше ограничены. С другой стороны, мы обретаем другое отношение к власти, которой обладает институция, мы ближе к ней, и по идее можем использовать тот потенциал, который она обеспечивает. Всегда находятся компромиссы, ведь в результате это совместная работа, это как пожатие руки. Например, два года назад я делала проект для Триеннале в Новом музее в Нью Йорке. Там были различные организации, которые меня поддерживали, но при этом было несметное количество переговоров за кулисами касательно акций, ведь акции всегда апеллируют к острым политическим моментам и могут вызвать страх или беспокойство в обществе, так и в институции.

Т.К.: Если снова вернуться к более ранним работам, то складывается впечатление, что вы больше «места» отдавали роли зрителя, т. е. больше стремились спровоцировать зрителя на естественные реакции. Например, как в проекте University Exercise в Гейдельберге, когда был инсценирован захват университетского здания полицией. Это действительно заставляло людей коллективно реагировать на «неожиданные» действия полиции, когда грань между перформансом и жизнью была совсем неощутима.

Д.Я.: И да, и нет. В Гейдельберге было довольно странное событие. По всему городу были развешаны афиши о том, что театр Гейдельберга совместно с полицией и Public Movement проведет акцию! Т.е. о вовлечении полиции было известно заранее. Но мы не могли предугадать, что люди будут так сильно реагировать. Дело в том, что это была настоящая полиция, и она действовала не так, как в театре, а как в жизни. Подобный проект мы делали в Тайване в рамках Четвертой азиатской биеннале, когда каждый воскресный вечер вместо традиционной смены караула исполнялась хореография Public Movement.

Т.К.: Принимая во внимание, что Украина сейчас находится в крайне сложном положении и то, что при создании проектов на новой территории вы всегда изучаете социально-политическую ситуацию, что стало основой исследования на Украине? С одной стороны, вы взяли за основу историю Майдана и последующих событий, но с другой стороны, при этом получился совершенно самодостаточный независимый проект.

Д.Я.: Мне нравится, как ты это описываешь. Многие люди допускают ошибку. Понимая, что мы работаем для и в определенном месте, они сразу считают, что это посвящено тем событиям, которые произошли здесь год назад. Но независимость, самодостаточность высказывания была для нас очень важной. Мы приехали сюда в августе и начали изучать местную ситуацию. Мы смотрели фильмы, читали статьи, встречались с различными людьми — историками, политологами, активистами. Это был очень короткий визит. Вообще должна сказать, что это наш самый быстрый проект. Обычно на подобный проект уходит около десяти месяцев, «Перекресток» мы подготовили за четыре. Мы встречались с представителями самообороны, пророссийски настроенными теоретиками, Правым сектором. И в результате все эти кусочки информации, которые просто витали в воздухе и которые мы собирали, вылились в ту хореографию, которую вы могли видеть 15 ноября, а затем 6 декабря. Хореография, в которой присутствуют моменты протеста, сплоченности, захвата, блокирования улиц и т. д. Некоторые из этих моментов напрямую связаны с вашей недавней историей, некоторые — совсем нет.

Т.К.: Опыт (пост)революционных, а теперь и военных событий еще очень свежий и травматичный. В течение перформанса аудитория проходит несколько стадий «проживания действия» вместе и на месте. Были ли у вас особые ожидания работы с украинской аудиторией и как она воспримет проект?

Д.Я.: Здесь ощущения, конечно, очень отличные от Израиля. Израиль — это страна состояния непрекращающейся войны. Но когда я приехала в Киев, то у меня также возникло чувство нестабильности, но другого толка.

Но когда ты находишься внутри этой нестабильности, тем не менее, есть пространство, в котором все-таки что-то происходит. Пространство, которое содержит боль, смятение, сложности, но также надежду. Надежду, которую, пожалуй, бывает сложно ощутить в более стабильных местах. И мне хочется верить, что люди здесь будут реагировать на нашу акцию. Они находятся в переходном состоянии, они уже в состоянии движения, и нам не нужно искусственно заново воссоздавать это движение, не нужно играть в него.

Т.К.: «Перекресток» получился очень комплексным: в нем переплетено много различных действий, включая ваши ранние проекты, такие как Accident и Positions. Но есть ли в этой акции единое связующее звено, одна история?

Д.Я.: Эту акцию вряд ли можно прочитывать как единую историю, по сути там нет нарратива, но тем не менее, все сцены тесно взаимосвязаны. Мы пытались продемонстрировать эти связи. Мы против того, чтобы создавать истории. То, что мы делаем, — это создание чувственного опыта, который публика может обрести/ощутить в момент коллективной процессии. И это физическое прохождение пути как раз и создает ощущение единения и сплоченности.

Т.К.: То есть, по сути, вы изучаете ситуацию, собираете информацию, и анализ мы видим уже в перформансе, который обретает более отстраненные, универсальные смыслы, хотя очень близкие и узнаваемые.

Д.Я.: Да, мы стараемся смотреть шире. С точки зрения тела как инструмента, или самоорганизации людей, — это все универсально.

Т.К.: Как ты уже говорила, все элементы акции тесно взаимосвязаны. Откуда берется каждый из них?

Д.Я.: В отношении драматургии все элементы плотно связаны друг с другом. Все они, за исключением Positions и Accident, были придуманы специально для этого перформанса, это все новый материал. Например, сцена, которая происходит после Positions. Созданию этого фрагмента послужили многочисленные просмотры на youtube сцен освобождения, когда люди выражают либо раздражение, либо сострадание и т. д. В общем-то мы абстрагировали подобные ситуации и трансформивали их в движения. Я бы сказала, что в «Перекрестке» есть несколько глав, и каждая глава несет свою энергию. Например, в момент на платформе за Украинским домом — это энергия экстремального порядка. Атмосфера в парке — это уже атмосфера братания и гуляний. Аccident, который является очень жестким, провоцирует зрителя на самые естественные реакции. Когда люди начинают вместе толкать машину, они становятся частью действия и объединяются. В каждой главе есть определенный драматизм.

Т.К.: С одной стороны, нет конкретной истории, но тем не менее, все действия объединены темой лидерства.

Д.Я.: Да, конечно, есть определенные темы, которые мы затрагиваем. И основная — это тема лидерства, взаимоотношений между лидером и подчиненными. И собственно эта идея выражена в тексте, который мы используем в конце перформанса. Этот текст взят из документального фильма, который мы видели в Киеве, и мы его немного поменяли. Но все равно этот отрывок универсальный, он мог бы быть взят из любого другого протестного движения в любое время во всем мире, т. е. это найденный текст. Мы хотели воссоздать различные взаимоотношения, показать, что в массе, в общественном движении ты можешь занимать разные позиции: ты не всегда ведомый, иногда тебе приходится кого-то подтолкнуть и вести, заняв позицию лидера.

Т.К.: А песня в конце?

Д.Я.: А песня в конце, она просто классная!

Т.К.: Она, я бы сказала, призывающая.

Д.Я.: Да!

_________________________

[1] Группа художников из Израиля, созданная в 2006 году. Public Movement – одни из номинантов на Премию Future Generation Art Prize, организованной PinchukArtCentre, в рамках которой разработали новый перформанс «Перекресток». Премьера перформанса состоялась 15 ноября 2014 года в Киеве, повтор перформанса — 6 декабря 2014 года.

[2] С 2011 года Омер Кригер вышел из состава Public Movement и продолжает индивидуальную карьеру художника и куратора.