Акционизм: каким он может быть?

«Когда диалог кончается, все кончается. Поэтому диалог, в сущности, не может и не должен кончиться».

Михаил Бахтин

Непрямое ограничение прав человека эффективнее подавляет свободу, чем прямое воздействие со стороны системы. Завуалированные рычаги давления на информационное пространство, незримое ограничение гражданских прав и возможностей всегда являлись действенным орудием. Что возможно противопоставить этой скрытой угрозе? Такие же неутилитарные методы борьбы, которые не вписываются в привычные рамки социального или политического сопротивления, противостояние, которое облекает себя в новые нетрадиционные формы.

Политический акционизм возник в 1960-е годы как новая форма протеста и радикального жеста. Одной из причин появления той или иной акции есть не просто наличие проблемы, а то, что люди живут с этой проблемой, примирившись с обстоятельствами. Акционизм – это критика. Не обязательно критика искусства, но обязательно критика с помощью художественных методов. Используя визуальные образы и активно спекулируя ими, акционист говорит о социальных институтах, политике или обществе в целом. Он деконструирует ткань социальной реальности, выходя за рамки художественного поля, но оставаясь в рамках художественной формы. Акция не только разрушает задекорированную реальность, но и диагностирует социальный и политический тупик, в который зашло общество и выбираться из которого не хочет.

Акционизм утрачивает необходимость в производстве материального продукта, ведь уже сама форма высказывания является протестом против капиталистической системы, в которую втягивается искусство, против его институционализации и формализации, против бессмысленного производства артефактов. Немецкий социолог Георг Зиммель писал о том, что эстетическое является материальным воплощением символического – некая статическая форма, которую можно наблюдать и переживать. В акционизме такой формой становится сам художник. Рождаясь из конкретики социального и политического, акция оформляется в визуальный образ, стирая привычные границы между произведением и автором.

Сознательно или нет, но акционизм продуцирует марксистскую идею об искусстве, которое должно стать не созерцанием, а «инструментом борьбы». Согласно марксизму, необходима девальвация категории прекрасного, которая не дает человеку ничего, кроме подмены реальности. Но марксизм, как любое политическое течение, рассматривает художника лишь в качестве идеологического орудия, инструмента для поддержания нужного порядка. Акционизм же, напротив, отвергает подчиненность любой идеологии или лидеру, не позволяя искусству обслуживать режим, погружаясь в конъюнктуру и декоративность.

Акционизм как нечто, не укладывающееся в рамки традиционного понимания об искусстве, то, что стремится подорвать социальные нормы, расширить не только границы искусства, но и границы общественного сознания, нарушить покой и гражданина, и государства, воспринимается обществом как ненормальное, чужое, дикое.

У многих акционизм вызывает отторжение и отвращение. Возможно ли, что он пугает не оттого, что мерзок, ужасен и в нем сложно усмотреть эстетику, а оттого, что акционизм обнажает вещи, которые не хочется видеть? Один из главных вопросов философских рассуждений Оскара Уайльда звучит так: «Возможен ли чисто эстетический интерес к болезни, от которой умираешь?». В контексте современного акционизма ответ может быть таким – художник применяет эстетический язык для обнаружения и описания смертельной болезни, чтобы затем кто-то другой произвел применительно к ней более радикальные хирургические манипуляции. К примеру, акции российских акционистов построены на разрушении мифов о благополучии российского общества и обнажении реальных мотивов и действий властей, разоблачении тоталитаризма современного государства.

Акционизм происходит тогда, когда ничего не происходит. Он появляется от активных действий со стороны государственного режима и активного бездействия со стороны общества. В социальной системе всегда должен происходить диалог: народа с властью, человека с социальными институтами. Диалог должен быть равноценным, когда обе стороны принимают в нем участие. Он может быть физическим или ментальным, принимать формы столкновений или дебатов, революций или выборов. Проникновение, в результате которого изменяются оба участника.

В основании акционизма, как и любого другого культурного или социального действия, лежит диалог – осмысленный и глубокий, результат которого должен привести к определенным последствиям. Это разговор художника с властью, где общество выступает скорее не активным субъектом, а наблюдателем.

Акционизм возможен тогда, когда бездействие и пассивность становятся основополагающими в жизни общества. И если диалог власти и «оппозиции» отсутствует, то художник берет на себя смелость и ответственность первого слова. Художник начинает свое действие, на которое государство, в свою очередь, «дает» или не «дает» разрешение.

Суды, аресты, слежки – методы, которыми органы власти якобы запугивают и пресекают очередную «выходку» акциониста, лишь часть игры. Необходимость следовать протоколу подталкивает власть на ответные действия, ведь если есть прецедент, система обязана на него реагировать – правоохранительные и судебные органы должны оправдывать свое существование, поддерживать законы, соблюдать общественную гигиену. Активные шаги системы становятся катализатором для ответных действий другой стороны. Игра ради игры, где художник исполняет благородную роль непримиримого борца с системой, а государство покорно играет роль мальчика для битья, таким образом удерживая выгодного ей противника на карте соревнований. Ведь если нейтрализовать художника, то на его место может прийти более сильный противник, который может стать более опасным для государства.

Акционист в украинской действительности сегодня – неудавшийся подражатель реальности. И если российский акционизм всегда отличался конфронтацией художника и государства или порицанием со стороны иных социальных институтов, то украинский акционизм скорее всего станет конфликтом художника и проходящего мимо человека, который стал зрителем поневоле. Абсолютные патерналистские отношения государства и общества в России воспитали привычку рассчитывать на то, что проблему всегда устранит старший. Реакция на очередную акцию – это не недоумение или стыдливо спрятанные глаза, а сознательное бездействие, подкрепленное уверенностью в том, что государство немедленно отреагирует и решит все неудобства. Украинская общественность уже не готова позволить себе такую роскошь, поэтому даже ситуацию с художником, который внезапно ворвется в публичное пространство, каждый будет решать по-своему.

Художнику, особенно художнику-акционисту, жизненно необходимо внимание. Общественное порицание, активные обсуждения в медиа, действия со стороны пенитенциарной системы – без всего этого акция исчезнет в момент появления. Реакция должны быть неоднородной, категоричной, массовой. Это необходимые инструменты, которые общество вкладывает в руки художника для завершения его работы. Сможет ли сегодня украинское общество дать их хоть одному художнику? Ведь такая ситуация возможна только во время общественной апатии и застоя, которые дают возможность художнику действовать, системе отвечать, а общественности наблюдать за происходящим, что абсолютно невозможно в современной Украине.