Алиса Олева: “То, что я делаю, называется партисипация”

Алиса Олева – художница, которая работает в жанре психогеографических и аудиопрогулок. Она использует методы партисипативного искусства, перформанса, практикует одиночную или совместную прогулку как один из простейших и доступных способов взаимодействия и участия людей в исследовании города и самих себя. Алиса родом из Москвы, живет и работает в Лондоне. Сейчас Олева работает вместе с Дебби Кент над проектом “Разрушение”. В декабре художница побывала на резиденции в Днепропетровске и поделилась результатами своего художественного исследования с аудиторией. Катерина Горб записала рассказ Алисы Олевой о том, как художница пришла к жанру walking и как он помогает ей исследовать городскую среду и тайные стороны жизни людей.

Алиса Олева в Днепропетровске. Фото: личная страничка художницы

Я живу в Лондоне уже лет десять. Я там училась и там в основном работаю. Иногда приезжаю в Россию, но редко. Вообще я из Москвы. Резиденция в Днепропетровске – это моя первая творческая работа в Украине. Я была когда-то давно в Киеве, Одессе, но из-за моего предыдущего хобби: мы ездили по всяким забросам, «диггили», «руфили» и т.д.

В постмайдановские времена в Англии был очень большой интерес к тому, что здесь происходит. Состоялась конференция Ukraine Art Now в Курто – вузе, где я когда-то училась. Приехал Никита Шаленный. Мы нашли общий язык, хотя работаем в разных жанрах. У нас очень схожие, как выясняется каждый день, структурные подходы и мысли по поводу того, как создаются работы, и что главное – аутентичность. Мы разговорились: «Здорово было бы привезти тебя в Днепропетровск, у нас там «Артсвит», мы развиваемся». Все было на уровне бесед. Я думала, что на этом все закончится. А потом в какой-то момент мы переписывались, и Никита сказал: «Ну что, в какие даты ты приезжаешь?». Конечно, благодаря энтузиазму Никиты и моему желанию все получилось.

Я по первому образованию искусствовед, занималась средневековой Грузией. В какой-то момент я поняла, что у меня совершенный разрыв с письмом. Мне все время есть о чем поговорить с миром, но язык письма мне совершенно не свойственен. Я ушла в перформанс. Мой бэкграунд театральный: я занималась много лет на волонтёрской основе в иммерсивном театре (immerse – погружение, ред.). Этот вид театра к нам еще не пришел. В Москве только недавно сделали первое представление, а в Лондоне это уже такой «олдскул». Он так же называется променад-театр. Действие происходит в заброшенном или полностью переделанном здании, в разных помещениях, куда перемещаются актеры. Ты как зритель можешь идти за актером, можешь теряться в других комнатах. Это было первое, чем я начала заниматься – когда хождение становится твоим активным участием как зрителя. Кроме того, я просто всегда куда-то еду. С интересом к этим заброшенным помещениям мы постоянно ездили, устраивали бомж-трипы, ловили электрички, жили неделями на крышах и прочее. Я поступила на перформанс в Голдсмите, сходила на первую аудио-прогулку, которую написала очень важный для меня человек – Дженет Кардифф, еще в 99 году. Все эти вещи, которые уже были во мне, помогли найти мне свой язык.

Не нужно ничего изобретать, я просто все время хожу. Уже есть такой жанр walking. Променад-театр, аудиопрогулки тоже считаются за walking-art. Он определяет твое состояние как участника – ты не сидишь, не читаешь, а ходишь. А дальше это может быть театр, может быть уличная прогулка, что-то связанное с картами. Мне это очень интересно, естественно. И я нашла свой язык: в Голдсмите свою дипломную работу я сделала как аудиопрогулку. Сейчас ужасно вспоминать, но это был мой первый опыт.

Я не очень различаю грань между работой и неработой. Я работаю 24 часа в сутки. Когда просто захожу в кафе перекусить, то это тоже часть работы. Я слушаю речи, звуки, у меня всегда диктофоны и всякие бинауральные наушники. Процесс никогда не прекращается и меня это иногда сводит с ума, потому что ты не можешь выключиться. С другой стороны, это мой выбор и мне это нравится. Мой драйв, мой способ существования. Еще есть нормальная работа, где я зарабатываю на жизнь, потому что иначе с искусством не проживёшь, но это 3 дня в неделю. Остальное время я хожу.

Прогулка в Днепропетровске. Фото: “Артсвит”

Очень часто я попадаю в контекст визуального искусства, так или иначе, посредством документации. Тем более, я делаю много фотографий, хотя не считаю их фотографиями – это мои документации, часть процесса. Но на самом деле, моя тропинка идет через иммерсивный театр. Я, в отличие от некоторых визуальных художников, работаю, отталкиваясь не от темы, а от участника. То, что я делаю, называется партисипация.

Когда я что-то начинаю делать, первый мой импульс – это то, какой опыт я хочу дать своему зрителю. Главные характеристики моего дела – опыт и событие. Я почти все время, когда делаю что-то, останавливаю себя и спрашиваю: а мне бы было это интересно? Что я даю своему зрителю? Это моя отправная точка и в плане реакций, я довольно часто создаю вещи, которые неприятны. У меня нет желания развлечь, это не мой импульс. Мне не интересно, чтобы кто-то ушел и сказал: «Ой, как мне было приятно». Это, конечно, может получится, но довольно часто я работаю с травмами или чем-то, что забывают, что неловко и неприятно. Поэтому я не жду хороших комментариев. Что для меня очень важно – это желание взаимодействия. Если эта точка соприкосновения есть, то можно с ней дальше работать. В этом плане Днепропетровск очень очаровывает. Я не ожидала, что люди будут на столько открыты к таким вещам. Москва бывает более агрессивна.

Днепропетровск. Фото: Алиса Олева

Днепропетровск очень «мой» город. Я люблю урбанистические, индустриальные города, очень нравится советский модернизм. В Зальцбурге я думала, что повешусь. Он казался мне слишком скучным, правильным, слащавым, хрустальным городом. У меня ничего не рождалось там. Я приехала в Днепропетровск и была в таком восторге. Было где-то двадцать мест и моментов, которые меня очень активизировали, я хотела с ними что-то сделать.

Мне несколько раз местные люди делали комплименты на счет того, что я была в таких местах Днепропетровска, где они никогда не были. Было приятно слышать, что они какие-то вещи переоткрывали вместе со мной. Когда есть посторонний взгляд, он активизирует вещи, которые казались «ну есть – и есть».

Мне безумно понравилась заброшенная канатка, хотелось устроить музыкальный перформанс, посадить людей в эти кабинки. Я даже залезла на один из столбов и нашла ее начало. Меня восхитила ее заброшенность в таком замороженном состоянии. Очень впечатлили Южный и Речной вокзалы. В этом городе очень много всего первичного, передового в архитектуре. Очень интересный дворец Юношества, соцжилье. Я даже посоветовала ребятам сделать карту по советскому модернизму, потому что эта тема сейчас очень интересна, у вас прекрасные памятники.

Алиса Олева, Никита Шаленный, Катерина Горб. Фото: “Артсвит”

В Лондоне, в Австрии сейчас очень моден советский модернизм, для них это в диковинку. Происходит переосмысление этого периода извне.

Было интересно слышать комментарии «ну, переименовывают, нас не спрашивают, мы не знаем». Несколько раз проскальзывали моменты, что есть какие-то вещи, которые происходят в обход, которые изменяют карту. Я поняла, что я хочу сделать что-то, что разведёт эту большую историю наименований, тайн, которые на нас накладываются. И переведёт в другой регистр какого-то личного.

Я предложила людям вспомнить место в городе, с которым у них связана самоцензура: какая-то тайна, очень часто негативная, то, что ты никогда никому не расскажешь и принадлежит только тебе. Эта тайна хранится в этом месте и, когда кто-то проходит мимо него, там ничего не существует, нет никакой таблички, но есть память этих тайн, сгустки. Мне представились эти белые пятна, хотелось создать личную карту Днепропетровска, дать возможность людям самим создать её. Я никогда не узнаю, что там произошло, но выявлять эти пятна – это меня очень завораживает.

Когда я работаю, я обычно схватываю интересный момент, у меня появляется база инструкций (instructionbasе). Постепенно это выкристализовывается, лишнее отшелушивается.

Мне помогает сильная вера в то, что я делаю. Довольно часто делаю вещи, которые другим кажутся никчемными, безумными, непонятными, бессмысленными и прочее. Меня это не очень волнует, потому что я все равно буду это делать. Очень важно в первые день-два ничего не читать, не знать, никак не готовиться. Я сажусь в первую попавшуюся маршрутку, выхожу за третьим человеком и не строю никаких планов, ни на чем не концентрируясь. Это периферийное зрение. Это как женщины, которые сидят в метро перед эскалаторами и смотрят наверх: они должны быть все время на чеку. Они находятся в неком состоянии дремоты, у них расширенное периферийное зрение, но когда что-то произойдет, они готовы действовать. Это медитативная  практика, когда нужно увидеть больше, расслабиться и не пытаться увидеть то, что ты хочешь увидеть.

Мне нужно найти навязчивую идею, какую-то безумную зацепку, загореться ею. То что я делаю очень часто находится на грани видимого и невидимого, личного и публичного.

Наш педагог учила нас: «Пусть у вас будут кумиры, пытайтесь делать как они, а когда у вас не получится, вы поймете, чем именно отличаетесь». Я пыталась повторить прогулку Джанет Кардифф, это было абсолютно провально. Тогда я поняла, чем мой мир отличается.

Мне очень свойственно иметь каких-то вдохновителей, влюбляться в кого-то, быть одержимой их методами. Например, Оля Чернышова, московская художница, которой я ассистировала и была на ее стипендии. У нас очень схожие темы, работы. Мне еще очень многому хочется у нее учится.

Джордж Перич научил создавать инструкции. У него есть книжка, в которой он пытался описать улицу в Париже, каждую ее трещину. Он придумал термин «инфраординарный», который я часто использую. Это то, что настолько обычное, что его даже не видишь. Он говорил:  «Сядьте в кафе, перечислите все, что вы видите». Очень часто мы видим что-то заранее, игнорируем кучу мелочей.

Единственный из минусов, моих переживаний на резиденции в Днепропетровске – это время. Потому что две недели – это ничтожно мало. Для меня время является материалом. Чем больше времени, тем глубже и полноценней что-то может получиться.

Это идеальная резиденция, где мне дали возможность выразить что-то из контекста. Прелесть «Артсвита» в том, что здесь есть свобода, смелость, мобильность, которой нет в Лондоне. Очень много личного отношения и доверия. Здесь есть возможность экспериментирования, которая не сжимается тяжеловесными структурами. К сожалению, в современном арт-мире на резиденции тебе нужно заранее подать идею, хотя тебя там еще не было, а идея должна выразиться из локального места. Но бюрократия так работает, что им нужно знать, что ты будешь делать. Это замкнутый круг. Здесь мне просто доверились, и это роскошь. Понятия не имели, что я сделаю и сделаю ли что-то. Такое, к сожалению, уже редко где бывает.

Вы можете всё, что угодно. Это круто.