Что может пойти не так и как это пережить

С чего начинается семестр университета? С онлайновой записи на курсы. И связанной с этим истерикой новичков, то есть таких, как я.

Ещё в июле вместе с кучей всевозможных инструкций, бумажек и “леги”, студенческого билета, каждый из нас получил имейл с данными для доступа к школьному интранету и почте. Я ответственно заполнила профиль, добавив к нему единственную приличную фотографию, где я не морщусь, не выпучиваю глаза и не смотрю на фотографа как на земляного червя.

Точно так же внимательно я настроила школьную почту, добавила её и на телефон, включив звонкие уведомления о приходе писем. Роковая ошибка. В первые же сутки в почту ввалилась оголтелая толпа более тридцати ругающихся студентов. Телефон часто и внезапно вибрировал, высвечивая очередной заголовок “Какая мразь вчера во время вечеринки изгадила мою картину в ателье Х.35 коричневой краской? Гори в аду!” или “Товарищи! Куда девались купленные профессором на собственные деньги напитки для совещания?”. От такого интенсивного погружения в студенческую жизнь у меня поднялось внутричерепное давление, и уведомления я отключила.

Письма от этого валить кипами не перестали, но теперь я этого не замечала, поскольку в почту никогда не заходила. Только счастливая случайность спасла меня от всевозможных проблем, связанных с пропуском дедлайна записи на курсы. Точнее, укоры совести по поводу того, что я не ценю предоставленную мне возможность социализироваться и быть частью творческой общины.

Проведя около часа за чтением и почти тотальным удалением писем, я наконец добралась до дна почтового ящика. Теперь в нём было только пять писем, и их все мне стоило бы прочитать ещё пару недель назад. Одно из них рассказывало, как записываться на курсы, и жирными буквами сообщало дату, с которой открывается запись.

Совок, а за ним и швейцарские будни приучили меня всё планировать и везде занимать очередь заранее, «а то потом не будет». Поэтому я поставила себе будильник на семь утра в день начала записи и тщательно проштудировала ассортимент курсов, чтобы потом без колебаний стремительно ткнуть в нужные названия и точно получить место, обогнав расслабленных местных.

В нужный день в семь утра я выпрыгнула из кровати, распахнула ноутбук и зашла в интранет. Ранняя пташка на стероидах.

— Закрыто! Запись начинается сегодня в 12:00, — сказала бесчувственная страница.

“Ещё пять часов мучений,” — подумала я и легла обратно в кровать, но заснуть больше не получилось: одолевали видения коварных соперников, которые, нахально хохоча, занимали места на «моих» курсах.

В 11:45 я опять зашла в интранет, чтоб с запасом. Каков же был мой ужас, когда страница сказала: “Здравствуйте! Ожидайте на линии. Перед вами ещё: 66 человек.”

Всё пропало, думалось мне. На моих курсах всего по десять мест, сейчас все эти люди их займут! Тот факт, что в школе искусств учится больше тысячи человек, и из них только около сорока претендуют на те же курсы, что и я, я умело игнорировала, потому что это могло отвлечь от паники.

К 11:53 передо мной были только 14 человек. К 11:56 вход был свободен! Но запись на курсы всё ещё закрыта. Я вгрызлась в собственный кулак и гипнотизировала экран, ожидая, что меня сейчас вышвырнут и отправят стоять в очереди сначала. Но в 12 случилось чудо здравомыслия: меня просто впустили записываться. И на все мои курсы всё ещё были места.

— Великолепно понервничали ни о чём, Наталья, — сообщила я себе со смесью радости и презрения, и теперь была полностью готова ответственно учиться.

Запись давала возможность видеть список участников курсов, на которые я была записана. Большинство из них имели в профиле фотографию с изюминкой, например, без головы.

За несколько дней до старта первого и самого главного практического курса профессор прислал нам, записавшимся, письмо.

“Дорогие зайки,” — гласило оно, — “Это новое серое бетонное здание, в котором мы будем вынуждены учиться, — оно как колода на моей шее. Я так не могу. Нужно что-то решать. Поэтому давайте так. На первом занятии мы будем запускать в космос воздушные шары! И привяжем к ним послания и пожелания. Приносите их с собой, а я принесу шары. Встречаемся на крыше в час дня, и покажем этой колоде нечто воздушное!”

— Я попала, — подумала я.

Кстати, о новой школе. До лета две тысячи четырнадцатого Цюрихская Высшая Школа Искусств была совершенно несолидно разбросана по тридцати пяти зданиям по всему городу, что, с одной стороны, было жутко неудобно, но с другой – создавало семейную атмосферу уюта у каждого департамента, который обитал себе в двухэтажном кирпичном здании и не встречался практически ни с кем посторонним.

Теперь же, после десятилетий мучений, настал звёздный час: город выделил деньги на перестройку старого молокозавода в новое высокотехнологичное здание-монстра. В процессе что-то пошло не так, как хотелось школе, и здание выкупила у города большая фирма, которая это же здание обязалась сдавать городу в аренду. Но не целиком. Фирма — она всё-таки фирма и хочет прибыли, поэтому на верхних этажах построили пару десятков чудовищно дорогих квартир с чудовищно же красивым видом на город.

Казалось бы, что может пойти не так, если поселить в одном здании богатых людей и тысячу шумных нищих студентов, у которых есть круглосуточный доступ в школу?

Первая же вечеринка, отмечавшая начало учебного года, закончилась вызовом полиции и арестом пары десятков студентов. Почта заходила ходуном. “Мы же просто устроили конкурс танца на улице!” — кричали студенты, — “Ну и что, что в два часа ночи!” “Полицейская диктатура!” “Проклятые капиталисты!” “А давайте устроим акцию!” “Все на баррикады!” Школьная администрация пыталась усмирить гневную творческую массу без того, чтобы прямо объяснить им, откуда берутся деньги на их обучение. Бунт вскорости затих, и только моя старая знакомая С. всё рвалась устроить перформанс, где она бы всяко по-мелкому обижала охранников здания. Но и её переубедили.

В следующую среду в час дня я пришла на крышу запускать шарики. Там никого не было. Я удивилась, проверила почту ещё раз, обошла крышу кругом. Появился одинокий студент, тоже глядел по сторонам. Так мы покрутили головами ещё минут десять, когда наконец распахнулась дверь и на крышу вышел профессор с четырьмя скреплёнными вместе метеозондами и улыбающейся женщиной-доцентом.

Профессор широко улыбался и сильно напоминал Доктора Ливси из советского Острова Сокровищ, чем немедленно внушал симпатию. Я робко поздоровалась, была отмечена галочкой и опрошена на предмет написанного послания.

— Ага, – воскликнул профессор, — Четверть второго! Но нас что-то мало! Ждём!

К половине второго нас было всё ещё только восемь. Мне, по старой интеллигентской традиции, было стыдно за опаздывающих студентов перед профессором, однако он не выказывал ни малейшей печали по этому поводу, радостно болтал и собирал послания, которые, как оказалось, почти никто не написал, но теперь очень хотели написать. Только вот ни ручек, ни бумажек ни у кого не было. Я удивленно взирала на неорганизованное ленивое стадо. Потом достала ручку и лист бумаги и передала по кругу.

Около двух мы наконец были почти в полном сборе, моя ручка исчезла в неизвестном направлении, и пришла пора запускать шары.

— Эта акция будет противостоянием ужасной бетонной колоде, — весело заявил профессор и взмахнул рукой с шарами, после чего один из шаров отвязался и улетел. Я замычала и попыталась его ухватить, но опоздала.

— Ага! Ты хочешь запускать!! — обрадовался профессор, увидев мою протянутую руку, и всучил мне конструкцию.

— Я не.. У Вас просто шарик улетел, — сообщила я, но было поздно, роль Байконура была назначена мне.

— Ну, три, два, один, полетели! — профессор дал отмашку, и я отпустила шары, стараясь направить их в сторону, противоположную колючей сетке на окнах дорогих квартир. Несколько напряжённых секунд — и метеозонды, понемногу толстея, отправились в сторону стратосферы.

— Отлично! — сообщил весёлый профессор Ливси, – Практику предлагаю считать открытой! На следующем занятии будем прослушивать стены!»

А отписаться-то уже нельзя, тоскливо подумала я и привычно запаниковала.