Как начать всё с нуля в Швейцарии и не вляпаться в перформанс

Сейчас мне кажется забавным, что отлынивание от обучения компьютерным наукам привело меня к великому разнообразию работы с этими самыми компьютерами. Задержавшись ненадолго в системном администрировании, я перешла к поддержке сайтов, затем к созданию сайтов, затем к компьютерной графике, анимации, ретуши, дизайну интерфейсов. Работы было много, и всех устраивало, что я была самоучкой без диплома.

До того момента, пока я не перебралась в Швейцарию. Здесь я внезапно оказалась в очень невыгодном положении: без местного языка, без образования. Моё и без того хилое самомнение было сломлено, и я отложила поиск работы до счастливого момента, когда языки будут изучены, дети будут большими и самостоятельными, а человечество ещё на пару шагов приблизится к светлому будущему (и, например, начнёт меньше обращать внимание на дипломы).

Забыла упомянуть, что всегда любила рисовать. В городе, где я росла, не было никаких художественных школ, да и вообще люди были по большей части приземлёнными реалистами, никому и в голову не пришло посоветовать мне заниматься рисованием серьёзно или, тем более, сделать это профессией. В Швейцарии же, внезапно столкнувшись с отсутствием работы и шокирующими объёмами свободного времени, я начала рисовать, сочинять, фотографировать, мастерить и прочими образами художественно самовыражаться.

Тем временем родился и чудовищно быстро начал развиваться Google, как и всё остальное виртуальное пространство, примитивные способы интернет-общения сменились социальными сетями, и мы все внезапно встретились в огромной всепланетной деревне.

А когда деревня настолько велика, и информация настолько доступна, даже давно устоявшиеся иерархии начинают разрушаться: авторитет диплома во многих профессиях действительно начал падать. Однако недостаточно быстро, чтобы развалиться за одно поколение.

В Швейцарии к высшему образованию особое отношение: имеет его всего около четверти работоспособного населения, но далеко не все они поступили в университеты немедленно после школы. Гибкая, хорошо продуманная система образования позволяет людям с лёгкостью варьировать направление и уровень обучения, и до недавнего времени вокруг академии не было никакого ореола аристократичности, это был просто один из вариантов, далеко не самый финансово прибыльный. Для подавляющего большинства профессий университетский уровень был не нужен, достаточно двух-трёх лет обучения в “подмастерьях” – это особая комбинация школы и, с первого же дня, работы по специальности. На выходе мы сразу получаем специалистов с двухлетним стажем.

Доведя мои иностранные языки до приличного состояния и созрев для поиска работы, я вдруг поняла, что очень хочу учиться. То ли я хотела доказать оскорблённому самолюбию, что диплом получить я смогу, стоит только захотеть, то ли неутолимая жажда знаний влекла меня к молочным берегам библиотек швейцарских вузов, трудно сказать. Но одним этим моя рациональная натура бы не увлеклась, если бы не укоренившееся убеждение, что здесь намного легче найти работу по специальности, если по ней есть диплом. Ещё, конечно, были друзья, которые утверждали, что результаты моего творчества свидетельствуют о способностях.

Есть свои прелести и опасности в том, чтобы, будучи зрелым здравомыслящим человеком, собрать в аккуратную кучку свои работы, отослать их в Цюрихскую Высшую Школу Искусств, нервно изложить ровесникам-профессорам, зачем тебя понесло учиться, и однажды утром получить толстый конверт с приглашением три года попротирать штаны в этом уважаемом учреждении.

Мой родной факультет называется “Новые медиа-искусства” и обещает прекрасное: нечто вроде моста между классикой и всеми ныне доступными медиа и технологиями. Я предвкушала полную гармонию моей профессии дизайнера и моего увлечения, которое я, за неимением Диплома Художника, до сих пор считала созданием всякой ерунды. Я рисовала в уме звонкие белостенные залы, в которых я и мои коллеги-студенты ведём глубокомысленные дебаты о творчестве и эстетике, время от времени оттопыривая мизинцы и непременно приправляя нашу речь немецкими аналогами слов “отнюдь” и “эвристический”. Я также вся чесалась от предвкушения получить собственное ателье, тоже обязательно белостенное, крохотное, со стульчиком и столиком и тишиной.

Конечно, будучи здравомыслящим человеком, я старалась снять розовые очки и задумывалась о том, с кем именно я буду учиться. Средний возраст абитуриентов был около двадцати пяти лет, то есть, по моим украинским стандартам, вполне себе сложившиеся взрослые личности. Да и видеться я с ними особо не буду, заверяли меня профессора, обучение предполагает индивидуальную работу.

Я всё равно беспокоилась, особенно когда в очередной раз читала о духе, царящем в американских и, в меньшей степени, европейских университетах: там, среди выросших в уюте и обеспеченности студентов, избыточно цвели и медленно вырождались в маразм идеи белого стыда, антирасизма, антикапитализма и ещё десятка анти-измов. Не имея практически никаких реальных жизненных проблем, молодые люди чрезмерно пылко предавались бичеванию Возрождения и его дитяти – западной цивилизации. Что там станется со мной, особой, спящей в обнимку с томиками Айн Ранд и Милтона Фридмана? Но метаться в любом случае было поздно, студенческая жизнь ждала меня, закреплённая подписью и печатью.

И вот, в середине сентября прошлого года я и ещё пара сотен эдаких престарелых новичков  прошли по широким бетонным ступеням внутрь нашей новой alma mater, выслушали всяческие торжественные речи, получили в подарок яркие пакеты с разнообразным хламом (как выяснилось позже, это были продукты творчества студентов-дизайнеров) и наконец отправились в наши ателье. Там-то мои мечты начали сдуваться, как праздничные шарики.

Комната была одна на всех, то есть на двадцать человек. Она была просторная, совершенно новая, как и всё здание школы, и в ней были столешницы, кипа стройных раскладных ножек, стулья, тумбочки и несколько переносных белых ширм. Жалкий суррогат уединения!

Я, грустно сопя, оказалась в дальнем углу и, пока наши родные профессора представлялись и перешучивались, изучала одногруппников. Все они казались моложе меня, некоторые выглядели откровенно странно (как и полагается настоящим артистам), и подавляющее большинство составляли местные.

После того, как нам рассказали много всего ненужного, профессора нас покинули, посоветовав уже сейчас начинать обживаться в ателье. К моему облегчению, вслед за профессорами из комнаты вышли почти все одногруппники, за исключением черноволосой девицы с австрийским акцентом и двухметрового юноши со взглядом поэта и густым швейцарским говором.

“Ну что,” – сказала девица, – “давайте двигать!” И потащила одну из столешниц к окну. Я вдруг осознала, что если не забью себе место у этого окна, то точно не выживу в этом столпотворении. И ухватилась за свободную доску. Следующие полчаса мы, как жуки с навозными шариками, катали по комнате всевозможную мебель, выбирая себе по праву первых самые приличные предметы и щедро огораживаясь ширмами. На свежесооружённые места мы положили листки бумаги с нашими именами, и на этом посчитали дело оконченным.

– Жрать хочу! – заявила черноволосая, – Кто со мной?

– Не я, – сказал юноша, – Мне пора.

И вышел, бросив меня наедине с девицей. Она посмотрела на меня в упор и спросила, иду ли я с ней есть. Я малодушно согласилась и потрусила за её энергичной фигурой в кафе.

Мы купили по бутерброду и уселись на улице в тени; вероятность не узнать однокурсницу поближе была практически нулевой, я смирилась и приготовилась общаться.

За несколько минут плотной бомбардировки я рассказала С., откуда я, как давно в Швейцарии, в чём конкретно выражается моё искусство, и как я к нему пришла. После чего делиться своим творческим путём начала она. Вселенная, почему? В первый же день.

Выросшая в благополучной австрийской семье, С. проработала несколько лет в финансовой сфере, но заскучала, захотела чего-то эдакого, и решила пойти в искусство. Она одолжила у друзей камеру и сделала перформанс, содержание которого она описала так: «Я там полуголая, завёрнутая в ткань, мечусь и выкрикиваю лозунги против капитализма». А что я думаю о Путине, спросила С. Я скромно и незаметно скрипнула зубами и сказала, что думаю о нём очень нехорошо. Ну чтооооо ты, всё не так просто, заявила дочь австрийских банкиров, я вот видела о нём на ютубе документальный фильм, так он-то молодец! Это все на него наговаривают, а он такой лидер! С. внезапно напомнила мне партийных активисток из советского кино. У меня дёрнулся глаз.

С. тем временем продолжала хулить буржуазию. Она планировала продолжать работать как перформанс-артист, вскрывающий гнойники этого застоявшегося мира, и у неё был миллиард идей. О, кстати, раз я дизайнер и график, я буду для неё незаменима! Ей нужно кое-что нарисовать, и вообще вдвоём веселее. “Решено,” – заявила С., – “Мы делаем в этом семестре совместный проект!! Думаю, это будет пылающий глобус, изображающий жадный капитализм, который пожирает нашу планету! Остаёмся на связи!”

Я ехала домой в ужасе. Какой перформанс? Какой глобус? И как мне отказаться от этого проекта и не обидеть энергичную коммунистку? Мне же с ней ещё годами вместе учиться! Загнанным шмелём я металась вокруг ноутбука, сочиняя текст письма с отказом и не решаясь его отослать.

Так прошло несколько дней. Моё отношение к предстоящему обучению свелось к беспомощной нервозности, я ненавидела С. и в то же время понимала, что моя проблема в том, что я, интеллигентка старой закалки, не умею говорить «нет».

За пару дней до начала курсов С. прислала мне имейл. Она спрашивала, серьёзно ли я настроена по поводу совместного проекта. Наташа, сказала я себе, с этим надо кончать. Я написала вежливый отказ и в ужасе ожидала шторм коммунистического негодования.

“Отлично!” – написала мне на следующее утро С, – “Я тут давно уже передумала делать глобус, хочу делать нечто совершенно иное, но тоже охренительное! Я тебе в школе завтра всё расскажу!”

Может, и смогу выжить в этой школе, робко подумала я, когда радость немного улеглась. Вокруг меня снова чирикали птички.

Продолжение следует.