«Нельзя винить Моцарта в том, что он звучит из мобильных телефонов»

30 сентября в Национальной филармонии состоится концерт литовской музыки в рамках самого масштабного для Украины и Литвы совместного межгосударственного культурного проекта «Литва-Украина. Культурное партнёрство 2016». Один из самых интеллектуальных литовских дирижёров, художественный руководитель оркестра Национальной филармонии Литвы Модестас Питренас вместе с известным скрипачом Вильгельмасом Чепинскисом подготовили литовско-украинскую программу, построенную на теме объединения – опусы Микалоюса Чюрлёниса, Видмантаса Бартулиса и Мирослава Скорика. Накануне события мы поговорили с ними, начав разговор с критики украинской составляющей концерта.

Любовь Морозова: Расскажите, каким образом в ваш концерт попала «Мелодия» Мирослава Скорика. Я ничего не имею против саундтреков к фильмам, но неприятно наблюдать, как история украинской музыки ужимается до одной пятиминутной пьесы. Каждый раз, когда в филармоническую программу нужно вставить произведение отечественного автора, оркестры прибегают к «Мелодии» как к палочке-выручалочке.

Модестас Питренас: Вряд ли можно винить Моцарта в том, что он звучит из мобильных телефонов. «Мелодию» Скорика я знал и раньше, но её исполнение не было моей целью. Партитура Видмантаса Бартулиса – Концерт для двух скрипок и струнного оркестра – несёт объединяющую идею. Хотелось найти что-то подобное и в украинской музыке, и оркестр Национальной филармонии вместе с художественным руководителем предложили Скорика.

Вильгельмас Чепинскис: Должен признаться, что я раньше не знал фамилии Скорик, но прослушав «Мелодию» на YouTube, решил дописать партию второй скрипки – для себя. Премьеру моей версии будем играть вместе с Софией Грабовской, украинской скрипачкой.

Л. М.: Я видела афишу Национальной филармонии Литвы, и у вас абсолютно другое отношение к своему музыкальному наследию – в каждой второй программе есть несколько произведений литовских авторов.

М. П.: У нас есть Центр музыкальной информации, который несёт миссию распространения малознакомой или вообще никем не игранной музыки. А миссия филармонии – её исполнять. Если оркестр Национальный, то он просто обязан играть национальную музыку.

Л. М.: Расскажите, каким образом вы инкрустируете литовские опусы в общие программы. Понятно, что тяжело тягаться с шедеврами немецкой или французской культуры стране с 3 млн населения, которая получила независимость совсем недавно.

М. П.: Действительно, такой оркестровой музыки – симфоний или коротких увертюр – которые мы могли бы считать своим ДНК, совсем немного. В этом случае надо искать, и наши поиски видны в программах. Исполняя редко звучащие или совершенно новые произведения, мы надеемся, что часть их войдёт в постоянный репертуар. Выстраивая программы, мы стараемся придерживаться какой-то общей линии или определённых принципов сопоставления материала. Можно выбрать произведения одного года написания или одного периода – например, Микалоюса Чюрлёниса и Рихарда Штрауса. Можно подбирать по подобию, или, наоборот, совершенно отделить опусы друг от друга острым контрастом.

Л. М.: Вильгельмас, расскажите о концерте Видмантаса Бартулиса. Какие задачи он ставит перед исполнителем, какие музыкальные идеи там заложены.

В. Ч.: Бартулис написал концерт в 2005 году, и он мне сразу понравился. Он в минималистическом ключе, поэтому тут сложно говорить о виртуозности. Виртуозен ли Филип Гласс? Большой вопрос. По моей просьбе Бартулис сделал также версию для двух скрипок, фортепиано и струнного оркестра – коллектива, который я создал в 2004 году. Я считаю, что Бартулис написал очень удачную вещь, там есть и медитативные моменты, и большие оркестровые кульминации. Модестас умеет эти крайности подчеркнуть.

Скрипач и дирижер Вильгельмас Чепинскис

Л. М.: Модестас, как вы считаете, существует ли определённая традиция исполнения Чюрлёниса и как ваше творчество в неё вписывается?

М. П.: У нас в обиходе три компакт-диска Чюрлёниса. Один – Национального оркестра с профессором Юозасом Домаркасом. Другой – Государственного академического симфонического оркестра под управлением Гинтараса Ринкявичюса, третий – Большого симфонического оркестра имени Петра Чайковского и дирижёра Владимира Федосеева. Это три разных традиции. Я же ищу свой собственный путь. По-моему, Чюрлёнис не является каким-то большим романтиком, как это обычно представляется. Он символист, а символы незримы и универсальны. Конечно же, тяжело уйти от зримости, всё-таки он был художником. И даже в первую очередь художником, а композитором – уже потом.

Л. М.: В его творчестве для вас важнее национальное или космополитическое?

М. П.: Мне кажется, что национального в нём очень мало, и это ничуть не умаляет его достоинства. Наверное, у меня как человека, который знает, где Чюрлёнис родился и жил, как выглядит его дом, что значило там творить, есть какой-то приоритет в интерпретации Чюрлёниса. Но думаю, что на планете есть люди, которые почувствуют его так же хорошо, как и литовцы.

Л. М.: Изменилось ли отношение к этой фигуре в литовском музыковедении последних лет?

М. П.: Благодаря правнуку Чюрлёниса Рокасу Зубовасу, который в последние десятилетия много изучал и записал всё фортепианное наследие композитора, он стал восприниматься иначе. Кроме того, к столетию со дня смерти Чюрлёниса наши современники-композиторы дописали некоторые из его незаконченных партитур. В советских трудах об этом композиторе не говорится о том, что в конце жизни у него было расстройство психики, и его последние опусы написаны в бреду. А наши композиторы пытаются этот бред превратить в полноценные партитуры, и это не всегда получается.

Л. М.: Можно ли говорить о преемственности в литовской композиторской культуре, или она в советское время прервалась по идеологическим причинам? Являются ли ныне живущие композиторы, образно говоря, «правнуками» Чюрлёниса?

М. П.: К счастью, Чюрлёнис в советское время не был запрещён. С церковью он не соприкасался, его кантата De profundis – единственный камень преткновения для идеологов. Принято было говорить, что он боролся своей музыкой с буржуазией. Первая половина XX века – это Юозас Груодис, Стасис Шимкус, его середина – Балис Дварионос, но по-настоящему о школе можно говорить начиная с Эдуарда Бальсиса, уроженца Украины. Его ученики – это целое поколение: Видмантас Бартулис, Йонас Домаркас, Гедрюс Купрявичюс и т.д. Бальсис передал им совершенное владение оркестром. Он сам был роскошным оркестровщиком.

Л. М.: Как обстоят дела с новым поколением композиторов, которые, разумеется, и ездят больше, и лучше интегрированы в европейский контекст?

М. П.: У нас нет звёзд такого уровня как Петерис Васкс у латышей и Арво Пярт у эстонцев. Йонас Освальдас Балакаускас на Западе исполняется, но это не бренд. Мы сами задаёмся вопросом, в чём дело. Может, слишком маленький народ, но ведь латышей и эстонцев ещё меньше.

Наша страна в последнее время переживает феминизацию. Наш президент – женщина. Лучшие композиторы сейчас – тоже женщины. Даже дирижёр, сделавшая прекрасную карьеру на Западе (сейчас она руководит Бирмингемским симфоническим оркестром) – женщина, Мирга Гражините-Тила. Благодаря этому в музыке появляется новая чувственность – то, что женщины могут передать тоньше нас, мужчин. Конечно, хромают такие мужские качества как структура и форма, но зато рождается утончённое звучание, новый колорит и новое понимание звука – соноризм. Одновременно есть замечательные партитуры в ключе монохромной музыки, где, кажется, ничего не происходит, это похоже на вращение планеты, и это завораживающие пьесы.

Л. М.: Помимо филармонического вы управляете и оперным оркестром. Как обстоят дела с национальной литовской оперой – жанром, призванным объединять вокруг себя нацию, актуален ли для вас этот вопрос?

М. П.: У нас есть практика ежегодных государственных заказов, в каждом сезоне нужно поставить новую детскую или полномасштабную оперу. В этом году ставится детская опера Раминты Шяркшните, в прошлом – полномасштабная опера «Корнет», которую написала Онуте Нарбутайте. Мы понимаем, что эта практика во многом экспериментальна, и лишь будущие поколения скажут, двигались ли мы в правильном направлении или потерпели фиаско.