Ответ контрреволюционного элемента

28 мая 2013 года на российском сайте Кольта.ру была опубликована статья украинского активиста Александра Володарского “Искусство и политика в эпоху перемен” – о проникновении фашизма в современную культуру. Статья послужила поводом для АЛЕКСАНДРА РОЙТБУРДА поговорить о неолиберализме, фашизме, антифашизме, а также левых, правых и не существующих художественных движениях в Украинском искусстве и обществе. Материал к публикации подготовила Екатерина Сергацкова.

Злобный неокон Джейкоб Хейлбрюнн говорит, что тренд “кризис” подействовал на интеллектуалов “как включенный на кухне свет на заевшихся тараканов” – они “вновь вещают истины десятилетней выдержки, которые, оказывается, снова можно потреблять без страха отравиться”. Вот и вполне хороший и интеллигентный Александр Володарский начинает свой текст с ритуальных заклинаний о кризисе, бродящем по миру, как некогда призрак коммунизма по Европе. “Невидимая рука рынка дрожит, как рука законченного алкоголика, и все труднее сохранять веру, что она и дальше сможет держать в кулаке нашу цивилизацию. Мнимый конец истории сам подходит к концу. Всерьез заходит речь об альтернативах. А это значит, что растет уровень радикализма, как левого, так и правого”.

Еще несколько лет назад в стране, пережившей семидесятилетний  левый эксперимент и на собственной шкуре почувствовавшей все прелести реализованных утопий, догматическая левизна с набором пропагандистских клише об уничтожении страшной частной собственности и капиталистической эксплуатации с дальнейшим построением светлого будущего, никаких эмоций, кроме скепсиса, не могла вызвать по определению. Наше поколение выросло в атмосфере стагнации и реакции, и эта атмосфера была закономерным следствием торжества левой идеологии. Мы жили в обществе тотального абсурда под знаменами выцветшего радикализма. Мы сдавали экзамены по марксизму тупорылым охранителям, они ставили нам пятерки и помогали вырабатывать иммунитет к его соблазнам. И вот пришло новое поколение, этого иммунитета лишенное.  Верящее, что они-то, наконец, и построят светлое будущее. Разумеется, с человеческим лицом. (Это, кажется, Буковский сказал: “Как это социализм может быть с человеческим лицом? Вы видели когда-то лошадь с человеческим лицом?”)

Представители нового поколения говорят, что критически относятся к советскому опыту. Но под оболочкой трендовых идеологем и модных слоганов предательски проступают  до боли знакомые родимые пятна совка и, мнится, маячит бесплотная тень хладного аскета товарища Суслова, коий «в те годы тяжкие глухие простер совиные крыла»… Каждое дуновение освежающего революционного вихря попахивает старым добрым нафталином. Впрочем, я подозреваю, что «в те годы тяжкие, глухие», старшие товарищи, пожалуй, и пожурили бы комсомольскую смену за непробиваемый догматизм и чрезмерную прямолинейность, называвшуюся тогда на фене идеологического отдела ЦК «вульгарно-марксистским подходом».

Украинская (и шире – постсоветская) новолевизна имеет природу карго-культа. Сводя все уродства постсоветской действительности к мифологизированным порокам капитализма, наши новые левые наивно пытаются механически привить к украинским реалиям импортные идеологические побеги, выращенные в лабораториях стран с совершенно иными историко-социальными климатическими условиями. Как Мичурин пытался привить арбуз к клубнике. Как марксизм-ленинизм пытались привить к Монголии и Гвинее-Бисау, а впрочем, и к той же России – сама мысль о социалистической революции в этой «стране рабов, стране господ» в свое время казалась Марксу чудовищной.

Примитивное украинское общество не доросло до понимания необходимости культивировать, фактически финансировать (и канализировать) протестный активизм (включая артистический) и критику собственных устоев. У нас обличение пороков капитализма еще менее востребовано, чем квантовая физика или современное искусство. Спрос на такого рода товар порожден «социальным государством» – формой организации развитых обществ с (о, ужас!) рыночной экономикой и либеральной демократией.

Поэтому приходится нашим левым пассионариям тусоваться на обличаемом Западе, в пораженной смертельным кризисом Европе, на презренные буржуйские гранты. Впрочем, для настоящего революционера источник финансирования никогда не был камнем преткновения – деньги можно брать и у германского генштаба. К тому же, в какой-нибудь Бельгии или Германии чище и комфортнее, чем в родном говне, и можно с детским восторгом и чистой совестью повторять придуманные в сытом и стерильном мире ниспровергательные слоганы.

*****

Нашим левым необходим как воздух образ врага, и они его конструируют. Главная вражья твердыня, на штурм которой они бесстрашно бросаются – это неолиберализм. Иногда, правда, они великодушно отделяют неолиберализм как экономическую доктрину от традиционных либеральных ценностей. И зря. Права и свободы человека, в том числе, и свобода критического осмысления действительности, и свобода творчества, и само современное искусство есть атрибуты либерального общества со свободным рынком и трепетным отношением к частной собственности, «<…> и только в таком обществе оно и может полноценно существовать, потому что само по своей сути либерально. То, что “ни авангард, ни современное искусство в старом капиталистическом мире по своей идеологии не являются либеральными” — еще один банальный штамп, хотя они действительно “породили более или менее мощную критику либерализма”. Здесь перепутаны субъективные намерения художника, которые могут быть какими угодно, в том числе и антилиберальными, и то, как устроен социальный феномен, называемый “современное искусство”», – писал в своих «Несвоевременных заметках» Юрий Альберт, с которым, к сожалению, все чаще хочется соглашаться…

Не зря либералов так не любил дедушка Ленин. “Многие общечеловеческие понятия, признаваемые каждым цивилизованным человеком, отвергаются Лениным или трактуются в негативном смысле. Например, для любого грамотного человека либерализм – это позитивная система взглядов, для Ленина – это всего лишь “либеральные пошлости”. Для любого грамотного человека буржуазная демократия – это пусть урезанная, но все же демократия, для Ленина это – “филистерство”, зато ничем не ограниченный классовый террор – это «пролетарская демократия», хотя в принципе, демократия – т.е. власть народа – ни буржуазной, ни пролетарской быть не может, так как и буржуазия, и пролетариат, взятые в отдельности, – это лишь часть народа, далеко не большая”, – писал об Ильиче мягкотелый отец русского марксизма товарищ Плеханов. Товарищ Володарский  не поддается на эту оппортунистическую удочку. Он по-ленински бескомпромиссен в отрицании филистерских ценностей, не нужных классу-гегемону: “Антифашизм проиграет, если будет брать на вооружение ценности закона и морали, представительной демократии и либерализма”. Золотые слова! Ведь, как известно из курса истории КПСС, нравственно лишь то, что служит победе пролетариата. Как давно мы этого не слышали!

*****
Что касается экономического неолиберализма, против которого смело восстают украинские левые, то он действительно не лишен недостатков, но к проблемам наших пенатов это имеет крайне опосредованное отношение. Дело в том, что в Украине неолиберализма нет, как не было секса в СССР. Потому что этот жуткий, невыносимый неолиберализм основывается на свободном рынке, правовом государстве, независимых СМИ, на отказе государства от вмешательства в экономику, минимизации налогов и, наконец, – в чем его обвиняют наши левые – на сворачивании государственного патернализма и перекладывании решения социальных проблем на общество.

В нашей стране, напротив, господствует  удушающий экономику жесткий контроль бюрократии и силовиков, сросшихся с оргпреступностью, практически государственное рейдерство, коррумпированное чиновничество и зависимое правосудие, у нас «распилы и откаты» как в братской России, у нас доля государства в экономике до сих пор выше, чем в боливарианско-социалистической Венесуэле, у нас власть  сознательно сковывает инициативу населения и подпитывает патерналистские настроения, у нас уровень налогового бремени выше, чем в самом социальном государстве, а уровень социальной защищенности, финансирования культуры, образования, медицины – ниже, чем в странах с самой бесчеловечной неолиберальной экономикой.

Все это называется словом “неофеодализм”.  С причудливым сочетанием патриархальной  дремучести, посторуэлловского абсурда и передовых технологий зомбирования и манипуляций, по-своему прекрасных в своем нарциссическом цинизме.  Как ни старайся, невозможно без улыбки, на полном серьезе, проассоциировать словосочетание “хищный оскал неолиберализма” с чисто конкретными имиджами нашего президента и  членов его “семьи”.

Иногда даже кажется, что  неофеодализм – это еще слишком комплиментарно сказано. От поколения к поколению феодальные династии прирастали аристократическим лоском. Наш неофеодализм прекрасно сочетается с тотальным обыдлением не только низов, но и верхов, с диктатурой коллективного люмпена, который не отождествляет себя со своей территорией, у которого атрофированы гуманитарные и культурные запросы, для которого приемлема только голая прагматика. А культура у нас (то есть, у них) сводится к “духовности”, духовность – к религиозности, религиозность – к воцерковленности, тоже прагматичной, построенной на незамутненной вере, что можно коррумпировать бога и купить искупление грехов. Эта модель еще более архаичная, чем феодализм.

Так что в сегодняшней Украине обличать пороки неолиберализма – все равно что, как сказал тот же Юрий Альберт, лечить зубы до того, как они выросли.

*****
Еще одна, но пламенная страсть новых левых – поиск фашиста. Угнетенному собственной несамодостаточностью человеку необходимо отождествить себя с чем-то сверхценным, единственно верным, и не так уж важно, что это будет – раса, класс, религия, партия, идеология, и какая именно. Гордо навесив идеологический ярлык на себя, он начинает щедро раздавать их явным, тайным и мнимым супостатам, зачастую не слишком интересуясь, считает ли себя таковым человек, маркируемый в качестве “фашиста” или “либерала”. Был такой лозунг у сторонников Альенде в Чили: “Кто не  с нами – тот фашист”. Позволю допустить, что фашистами там были далеко не все оппоненты марксистского “Народного единства”. Но фашист нужен леваку, как дихотомический двойник, и если его нет – его надо назначить или выдумать.

Конечно, фашизм – это плохо. Но самое пикантное, что термин “антифашизм” настолько узурпирован властью, что не всегда можно отличить благородный порыв от циничного симулякра. В одном видео, снятом на прорегионовской демонстрации, ручных бритоголовых “антифашистов”, в роли которых выступали несколько десятков организованных гопников, спрашивали, кто же такие фашисты. Ответы были самые неожиданные, вроде: “фашисты – это немцы”, “фашисты – это которых мы победили”, или “фашисты – это секондхенды” (имелись в виду, очевидно, скинхеды). А, заодно, все, кто говорит не по-русски, а по-украински, потому что “все они бандеровцы”, а бандеровцы “сотрудничали с Гитлером”, а значит, они фашисты, а фашистов мы победили, потому что фашисты – это немцы и секондхенды. Таким образом, термином “фашизм” официальная идеология сегодня обозначает некое абсолютное зло, которое “мы”, ну ладно, “наши деды” победили в сорок пятом, а поскольку “нами” побеждены “силы тьмы”, значит “мы”, по определению, и есть “силы света”. Как сказала “великая” современная российская мыслительница Ульяна Скойбеда, сталинизм нельзя ставить на одну доску с фашизмом, потому что мы его победили” – и эта логика до боли напоминает формулу самого товарища Сталина из записки, переданной “любимцу партии” Бухарину непосредственно перед расстрелом: “Никогда не ошибается тот, кто победил. Умирай спокойно, Бухарчик”. А Володарский, похоже, невольно попадает в расставленный Путиным и Скойбедой нехитрый идеологический капкан…

Это, конечно не значит, что в современном украинском обществе нет угрозы фашизма. Она есть. Это и прошедшая в парламент “Свобода”, и противостоящие ей близнецы-антиподы, типа партии “Родина”. “Свобода”, как известно, раньше официально называлась “Социал-националистической партией”,  а неофициально – и вовсе так, как и подразумевалось… Да, сегодня некоторые относительно вменяемые ее представители робко пытаются отмежеваться от этого не слишком аттрактивного амбрэ, заявляя с высоких трибун, что “между национализмом и национал-социализмом такая же разница, как между стулом и электрическим стулом”. И с этим даже хочется охотно согласиться, только вот заявления чуть менее вменяемых функционеров той же политсилы еще и еще раз укрепляют в мысли, что разница между национал-социализмом и социал- национализмом, скорее, такая же, как между электрическим стулом и стулом электрическим…

Только вот вряд ли стоит искать фашизм там, где он даже не ночевал. Отличительная черта любой тоталитарной идеологии, и левой, и, в особенности, правой – зашкаливающий пафос. Радикальные “традиционалисты”, как бык на красную тряпку,  реагируют на любую попытку “насмеяться над святынями”, любое проявление иронии приравнивается к святотатству. В этом фашизм сходится с  левым радикализмом, что не удивительно, ведь, по опрометчивому признанию тов. Володарского, “ультраправые всегда шли по пятам, успешно принимая на вооружение наши собственные наработки”.

По мнению Володарского, “ирония — это сахарная оболочка для любой горькой пилюли, именно благодаря ей обывателя приучили не морщась глотать радости капитализма, она же способна приучить и к его фашистской разновидности”. Для него “две крайности идут рядом. Звериная серьезность фанатика и хихиканье паяца”. Володарский либо не понимает онтологическую природу фашизма, либо лукавит. Фашизм органически не способен “прятаться под маской иронии или даже социальной критики”. Он патологически серьезен. И, кстати, может быть там, на Западе, с помощью иронии и приучали обывателя глотать не морщась горькие пилюли капитализма – у нас же это был единственный адекватный способ восприятия всепроникающего маразма в эпоху развитого социализма.

*****

Острие разоблачительного пафоса “Искусства и политики в эпоху перемен” направлено на художников из объединения “Воля або смерть”, “активно сотрудничающих с ультраправыми политиками”, “расписывающихся в любви к “Белой Европе” и кшатрийским ценностям”. При этом “плохим” Семесюку и Манну противоставлены “правильные” Кадан и Давид Чичкан. Для левака, собирающегося “выжечь дотла либеральное озеро”, пока оно не “превратилось в коричневое болото”, разоблачить фашистов, коварно скрывающихся “под скорлупой из иронии и аполитичности” – дело нехитрое. То, что сами художники не высказывают никакой приверженности идеологии, маркируемой новой левой инквизицией как фашистская – роли не играет. То, что “правые” (наряду с “левыми”) мифологемы выступают в их творчестве в качестве объекта критического анализа и иронической рефлексии – по законам военного времени не является смягчающим обстоятельством. Здесь приговоры выносят, руководствуясь революционным правосознанием.

Но давайте порассматриваем картинки. По логике Александра Володарского, художники группы “Воля або смерть”, изображающие Брейвика и Шухевича – это фашисты. Тогда, например, Художники Комар и Меламид, написавшие картину “Сталин и музы” – сталинисты.  Хотя, судя по картине “заговор притив Берии”, может быть, они и антисталинисты. А вот такой художник, как Александр Ройтбурд, написавший портрет Ленина, – явный коммунист. Впрочем, когда художник Ройтбурд писал Достоевского, то был православным мракобесом. Логично? А Давид Чичкан, изобразивший на картине “Потоп” тонущего ортодоксального еврея, – антисемит. Сам он, правда, это отрицает, но и Семесюк упорно не признается в том, что он правый, и переспрашивает удивленно: “Кто-кто правый???”

Александр Ройтбурд, “Ленин”.

Зато Никита Кадан, изображающий в серии “Фигуры на белом” гопников,  избивающих, судя по всему, левого активиста – стойкий антифашист. А Андрей Ермоленко, изобразивший на картине “Герой нашего времени” гопника, избившего журналистку либерального издания, все-таки  фашист, потому что избитая журналистка – не левая,  при этом “практика показывает, что антифашизм либералов не особенно работает”, следовательно, в работе Ермоленко не наблюдается действенного антифашистского потенциала, а ”кто не с нами – тот фашист”.

Никита Кадан. Из серии “Фигуры на белом”.

Андрей Ермоленко, “Герой нашего времени”.

Фух! Опять срослось. А вот дальше – неувязка. Попытаемся разобраться. На картине Давида Чичкана изображен батька Махно. Это хорошо: Махно – левый, Чичкан – левый. Там еще написано по-английски. Аршинов, правда, как и сам батька, и Чичкан, в быту говорил по-русски, но на аглицком будет понятнее прогрессивным зарубежным товарищам.  А вот картина Андрея Ермоленко. На ней тоже изображен батька Махно. Что самое обидное – срисован с той же фотографии. Но Ермоленко – правый. Фашист. А вот почему один батька Махно – антифашистский, а второй – фашистский? Фашистский он, наверное, потому что его рисовал фашист.

Давид Чичкан, “Мы помним”.

Андрей Ермоленко. Из цикла “Мама-Анархия”.

А еще: у Чичкана рядом с батькой – теоретик анархизма Петр Аршинов, а у Ермоленко – Смерть с косой в украинской этнической одежде. В последнем случае  акцент явно не на том аспекте махновского движения, который сегодня актуален для левого активиста. Опять-таки, на картине написано по-украински: “Я ще повернусь”. В этом явно есть ирония – сахарная оболочка, которая способна приучить обывателя к фашистской разновидности капитализма. В общем, двух мнений быть не может. Это фашизм. Ермоленко над батькой Махно иронизирует, так нельзя. А еще Ермоленко рисовал Богдана Хмельницкого, Тараса Григорьевича Шевченко, Ван Гога, Мерилин Монро, и всех – с иронией. И  не важно, кто из них фашист, а кто нет. Все это – “множество разных с виду, но тем не менее единых по своей сути фашизмов”.

Иван Семесюк. “Скоро буду”.

А вот еще картина Семесюка. На ней нарисован Гитлер. В образе кота. Но это потому что с иронией – а под ее маской фашизм, как мы помним, как раз и прячется. Там еще написано “Скоро буду”, почти как у Ермоленко на батьке Махно. Короче, фашизм детектед однозначно. У меня, кстати, Ленин тоже с иронией. Значит, я тоже фашист. Ну, или фашистский богемный клоун. Хотя раньше выходило, что коммунист. Хотя нет, я же –  тот самый либерал, с которым левому искусству приходится “состоять в постыдном, но неизбежном симбиозе”!

*****

Фашизм коварен. Он, как пишет Володарский, прячется под маской не только иронии, но и социальной критики. Вот работа того же Семесюка “Їби Українське”. Весьма красноречивая метафора столкновения в Украине патриархальной культуры села с агрессивной культурой предместья. Две мифологии идеальной Украины. Восток–Запад, власть-оппозиция. Увенчанная прекраснодушным слоганом диаспорной “самопомощи” – “Свій до свого по своє”. Для меня это – такая же икона современной украинской реальности, как мухинские “Рабочий и колхозница” – икона советской утопии.

Иван Семесюк. “Еби Украинское”.

Или работа Олексы Манна, в которой он достаточно радикально выказывает свое отношение к фундаментальным стереотипам официозно-рустикальной  украинской культуры: “Князь и урбанист Иеремия Вишневецкий, потомок Рюрика и Гедемина, выжигает ёбаное село” (как Володарский – “либеральное болото”).

Олекса Манн. “Князь и урбанист Иеремия Вишневецкий, потомок Рюрика и Гедемина…”.

Пусть либералы наивно думают, что это остросоциальное искусство, затрагивающее актуальные украинские проблемы, выстраданные, а не импортированные. В обеих этих работах налицо “агрессивный конформизм”. Ведь никаких специфически украинских проблем не существует! Все проблемы носят универсальный характер, их список утвержден в европейских штабах, а то, что украинских реалий оттуда не видно – проблема Украины, а не штабов. Все отступления от списка – фашизм. Сказано, что к 21 веку все ценности, связанные с понятиями “нации” или “этноса”, окончательно мертвы – значит, мертвы. Причем такая позиция – никакой не глобализм. Глобализм есть в списке, и с ним положено бороться.

Кстати, еще более агрессивный конформизм при желании можно обнаружить в работе Олексы Манна “Вызывай бога революции!”. Вы спросите, а здесь-то где конформизм? Отвечаем: “А где надо”.

Олекса Манн. “Викликай бога революції”.

Итак, “Йобане село” неактуально, а актуальна, например, проблематика ЛГБТ. Ну и как решают ее участники объединения “Воля або смерть”? Тот же Семесюк посвящает ЛГБТ-проблематике картину “Праздник толерантности”. Такой издевательский подход к однополому сексу недопустим! К этому делу надо подходить со свей серьезностью и пониманием значимости этого вида человеческой деятельности! Никакие шуточки по этому поводу в искусстве неуместны!

Иван Семесюк. “Праздник толерантности”.

Кроме того, у объединения “Воля або смерть” есть еще одна крайне неприятная черта. Как сказал Никита Кадан, “их боевики бьют наших активистов”. Правда, и Семесюк, и Манн убеждают, что у них боевиков нет. Но кто ж им поверит? И пусть на тусовках в спейсе “Бактерия” все больше художники, музыканты, фрики и много сексуально привлекательных девушек, – это никого не должно вводить в заблуждение. У таких фашистов обязательно должны быть боевики!

*****

А если серьезно, то в сегодняшнем украинском искусстве больше всего не хватает драйва и темперамента. Живой крови, а не мертвых идеологических догм. Активного, непредубежденного отслеживания художественного процесса. Когда в Украине был последний большой кураторский проект о чем-то значимом? Выставки ни о чем – были, обо всем – были, на тему – были, к юбилеям – были, выставки, посвященные локальным, конвенциональным и умозрительным проблемам – тоже были. А кто из кураторов за последние годы хоть как-то попытался затронуть действительно табуированные зоны – радикализация настроений в обществе, эскалация насилия, цивилизационный раскол Украины, ксенофобия, кризис национально-культурной идентичности, наступление мракобесия, сворачивание пространства прав и свобод человека? Кто при этом пытался рассматривать проблему в разных ракурсах, сталкивая различные, иногда полярные позиции, а не изрекая заранее прогнозируемые банальности с локальной идеологической колокольни? Мы уверены, что “Фигуры на белом” Кадана и “Герой нашего времени” Ермоленко, помещенные в один контекст, прочтутся совершенно иначе, чем разделенные узкопартийными перегородками. Такого рода проекты были бы действительно интересны, и нас, как ни стыдно в этом признаваться, наши доморощенные проблемы волнуют не меньше, чем голодающие дети в Африке, уничтожение экологии, сексизм и дискриминация женщин.

Но эстетические потребности такого человеческого материала, как авторы этих строк, видимо, удовлетворению не подлежат. Они – контрреволюционные элементы, которые упорно не желают отказываться от таких замусоленных, стершихся и распадающихся от легчайшего прикосновения в пыль понятий, как “гармония”, “мастерство”, “эстетическая ценность”, иногда к этому списку еще добавляя “новаторство”. Они тешат себя иллюзией, что искусство определяется конвенцией его потребителей и создателей (имеется в виду профессиональное сообщество: критики и кураторы). На самом деле, как известно, для признания какого-либо объекта произведением искусства достаточно согласия двух человек, включая автора. А в некоторых случаях хватит и одного человека. И чукча знает этого человека!..

P.S. Как вы лодку назовете, так она и поплывет. Вот назвал Володарский Семесюка правым. Тот, как мы помним, сначала обиделся и переспросил удивленно: “Кто-кто правый???” А вот прошло недели две, и подумал Семесюк: “Эх, трам-тарарам, ничего не поделаешь – правый, значит правый»! И вот что он написал: “Мы до сих пор чувствуем в себе позыв коллективной обезьяны к кучкованию… Но что, в конце концов делает человека человеком? Как по мне, это приватность, индивидуализм и ответственность перед собой, а не перед коллективом… Когда сообщества (национальные, социальные и т.д.) будут состоять из природных внутренних идеалистов, а не из опрятных обезьян, тогда автоматически настанет та самая справедливость, сама собой и без этой бешенной борьбы с капиталом или национальным врагом. Человечество, кстати, идет к этой системе сосуществования достаточно быстро… По крайней мере, у так называемой  Западной цивилизации уже есть некоторый опыт”.

И только начинаешь с художником Семесюком соглашаться, как вдруг он делает, мягко говоря, неожиданный вывод:  “Итак, к чему я собственно клоню. К тому, что если и классифицировать мировоззренческие системы как «левые» или «правые», то только по таким признакам. Левое – обезьяна коллективист. Правое – человек индивидуалист”.

Точно? По нюрнбергским улицам в 1934 году маршировали факельные шествия природных внутренних индивидуалистов? Товарищ Троцкий, на заседаниях сталинского политбюро демонстративно читавший французские романы, дабы подчеркнуть свое презрение к собранию “самых выдающихся посредственностей партии”, – коллективист, что ли? Сам же Семесюк начал свой текст с того, что объявил лагеря “радикально-колхозной критики” и “левых балаболок” “однояйцевыми близнецами от одной хищной матери Природы”, и под конец – не удержался,  не смог не примкнуть…

Почему на мир обязательно смотреть только с территории “своей” стаи, сквозь призму ее стереотипов? Это Zeitgeist нынче опять такой, кризисный, или, все-таки, детская болезнь  -зны?

Мальчики, не ссорьтесь! Знаете, иногда девочки мудрее. В силу причин гендерного характера. Вот, например, как прочувствованно пишет русская писатель  Татьяна Толстая: “Но какая же тоска, граждане! Уже нет на свете мужчин, рыжих, чахлых, лопоухих, странных и тем особенно волнующих! Уже никто не откликнется, не всколыхнется на томительный эрос этих очочков, пиджачных лацканов, пуговичек, кривых зубов в промелькнувшей улыбке, неправильных бровей! Уже эти тонкости забыты, забиты бурьяном, остались только грубые, как колоды, первичные признаки: Еврей. Гой. Гей. Левый. Правый.
Подите вы вон, граждане.
Подите вон. Вон подите”.