Аскольд Куров: “Музей Ленина как модель России”

Мы поговорили с московским режиссером Аскольдом Куровым о проекте “Освободите Олега Сенцова”, о том, как работает документальное кино и о России как о сюрреалистическом “Ленинленде”.

За почти год пребывания украинца Олега Сенцова под стражей в Москве поддержку ему высказывали известные европейские кинематографисты и актеры. Недавно в сети также появились видеообращения Вима Вендерса, Кшиштофа Занусси и Марины Разбежкиной. Сейчас коллеги собирают средства на документальный фильм о нем. Над проектом работают Аскольд Куров и Андрей Литвиненко.

Кино о судьбе Сенцова — это тоже способ помочь режиссеру. Сами авторы сравнивают его со страшной кафкианской историей противостояния человека и бездушной государственной машины.

Московский суд продлил срок пребывания Сенцова под стражей до 11 мая. В своей речи он сказал, что не боится угрозы 20-лететнего лишения свободы. Вину отрицает. Украинского режиссера, задержанного весной 2014 года в Севастополе, обвиняют в подготовке серии терактов в Крыму.

В Киеве на фестивале Docudays Аскольд Куров представил черновые кадры “Освободить Олега Сенцова”.

О фильме про Сенцова

Мы с Олегом познакомились в 2011-ом в Фейсбуке. Он написал в сообщении несколько слов о моем курсовом фильме. Потом встретились на премьере его «Гамера» в Москве. А когда Олега арестовали, был просто шок. Абсурд всего этого дела просто не укладывался в голове. Вот, например, против его воли Олега сделали гражданином России. И только относительно недавно признали его украинский паспорт.

Я как-то пытался помогать ему, его сестре Наташе. И в какой-то момент понял, что нужно снимать то, что происходит вокруг. Может, это поможет как-то Олегу. Потом оказалось, что киевский режиссер Андрей Литвиненко тоже делает кино про Олега. Мы объединились.

Никто не знает, когда все закончится. Иногда люди сидят под следствием годами. Понимаю, что невозможно будет обойтись без политического контекста. Сестра Олега Наташа принимает активное участие в общественной жизни. И понимаю, что  в России и Украине зрителями все будет по-разному восприниматься. Но насколько подробно нужно объяснять все контексты — будет понятно на монтаже. Невозможно ведь усложнять фильм до бесконечности, иначе потеряется главное. Я бы хотел, чтобы кино получилось в первую очередь про людей.

Для меня здесь главный вызов — как снять о человеке, к которому нет доступа. Мы встречаемся с его друзьями, близкими. Они рассказывают, какой Олег человек. Ведь документальное кино, в отличие от новостей, больше не о том «что», а о том «как».

Выезжать или сопротивляться?

Сегодня возможностей высказываться на темы в России, которые болят, стало меньше. Если речь идет о финансировании, то политика Министерства культуры изменилась и ни на какие критические фильмы денег оно не дает. К тому же, понимаю — я там давно в черном списке…

Уехать? Это сложный вопрос для всех, кто живет сегодня в России. Каждый решает сам. Я тоже об этом думал. Особенно когда были первые показы фильма «Дети 404» (документальный фильм про ЛГБТ-подростков в России — ред.) и проблемы с полицией. На первый показ в Москве, который был в частном клубе, пришли православные российские активисты с плакатами «Гоморра не пройдет». Они вызвали полицию и сказали, что мы пропагандируем гомосексуализм среди подростков.

www. siburbia.ru

Потом, когда представляли фильм на фестивале Hot Docs, — мы гуляли по Торонто и думали о нем как о городе, в котором возможно придется остаться. Но я просто для себя решил, что не хочу уезжать. Уеду, если что-то будет угрожать моей свободе, жизни. А так не могу представить себя в другой стране или культуре. Иногда опасно, но по-другому не хочется пока.

Как работает документальное кино

«Вы что, геи?» – задала мне вопрос ошарашенная женщина после показа «Дети 404» в Москве. Для нее было шоком, что в зале есть лесбиянки, геи. Для нее это стало расширением сознания. Это ведь не только от документального кино зависит. Она была готова к диалогу. Не только говорить, но и слушать. Если человек открыт к диалогу, то вполне может измениться. Научиться понимать другого.

Документальное кино — это сотрудничество. Герои используют фильм, чтобы рассказать свою историю. Но не все то, что с героем происходит, является кино.

Я научился различать, в какой момент нужно нажать кнопку записи и когда остановить.

Для дипломной работы «40 дней» о маленьком узбекском городке, моей родине, я как-то искал героев в женской общине православного храма. Записывал видеописьма их родственникам, уехавшим за границу. Там была мусульманка, которая поменяла веру. «Знаешь, я 12 лет служу в храме и ты первый человек, который заинтересовался моей историей», – сказала она мне. И я понял, насколько важно для людей, чтобы их история была рассказанная и зафиксирована.

Есть ли здесь границы — между героем и режиссером документального кино? Это сложный вопрос. Иногда хочется принять участие в жизни человека. Но ты всегда выбираешь — либо ты наблюдатель, либо участник. Либо ты кино снимаешь, либо дружишь.

О (не)политическом кино

Когда впервые попал в музей Ленина недалеко от Москвы, меня так поразило, что это вообще существует и есть люди, которые по прежнему служат Ленину и сохраняют все как есть, что я решил снять об этом кино. Я устроился сотрудником музея. Над фильмом работал три года.

Для меня тогда стало открытием, что не произошло смены веков и времен. Этот музей как модель всей страны и общества — прошлое не ушло, и эпохи не сменились, но наложилось что-то новое. Например, сюрреалистические картины — в музее Ленина омоновцы принимают присягу на фоне всей этой советской атрибутики.

Когда меня спрашивают о политическом кино, это вызывает у меня некий протест. Я не умею этого делать и мне это не очень-то интересно. Я тогда говорю — если это политическое кино, то оно все-таки о людях в новых политических условиях.