О женщинах и героях

Ползущая вверх кривая статистики домашнего насилия – обычное дело в странах, переживающих военные конфликты. Украина не стала исключением. По данным исследования “Экономическая стоимость насилия в отношении женщин в Украине” 2016-2017 гг., проведенного UNFPA (представительство Фонда ООН в области народонаселения в Украине) и “Украинским центром социальных реформ”, лишь 15,9% пострадавших женщин обращаются в полицию. Количество женщин, которые нуждались в медицинской помощи из-за домашнего насилия за прошлый год, достигло цифры 13 900.

Согласно статистике МВД, в течение  года в Украине погибает в результате домашнего насилия около 600 женщин.
Эту цифру не случайно сравнивают с количеством военнослужащих, погибших в зоне АТО в 2017 – 191 человек…
И не случайно это сравнение столь многих возмущает. И даже злит.
 

Купе поезда. В нем – женщина, и двое мужчин в военной форме. Они пьют коньяк и разговаривают об атаках, о взрывах, о ранениях… О людях в мирных городах, которые даже не понимают, что в стране война. Она участвует в беседе. Восхищается, ужасается, поддерживает. Мужчины выходят. Возвращается только один. С ним – еще бутылка коньяка. Он наливает. Она отказывается. Он настаивает. Она символически касается губами рюмки. Он настаивает. В разговоре он переходит на все более личные темы. Потом – кладет руку ей на колено… Она – уверенно и убедительно объясняет, что будет, если он продолжит. Что стенки в купе тонкие. Что проводник вмешается и вызовет линейный отдел. Он говорит: «Уважаю таких – с зубами». Говорит: «Женился бы». А еще говорит, что с товарищем на спичках тянули. Кто к ней в купе пойдет, а кто – в вагоне-ресторане останется.

«Я с войны, мне надо» – объясняет выпивший мужчина малознакомой девушке, с которой случайно впервые оказался в одной компании в клубе. Объясняет, пока она пытается высвободиться из его объятий.

Мужчина, вернувшийся из АТО, насилует несовершеннолетнюю. И будучи признанным виновным, получает условный срок и остается на свободе.

Как это происходит? Как наличие военного конфликта в стране подкрепляет гендерное неравенство и делает сексизм, харассмент и культуру изнасилования, и просто насилие, социальными нормами?

Триумф маскулинности

Милитаризация и маскулинизация общества в периоды вооруженных конфликтов и некоторое время после них – вещь очевидная и многократно описанная. Поражение женщин в правах в связи с этим часто можно наблюдать просто колоссальное. Не обязательно на уровне законодательства, но практически всегда на уровне общественно приемлемых норм. Что уж тут говорить, если война вообще с понятиями о правах человека трудно совместима.

Однако, казалось бы, в Украине есть целый ряд факторов, которые не должны позволить случиться подобному в отношении женщин. Среди них и стремление значительной части общества к европейским ценностям, и события Майдана, когда женщины заявляли о себе как о субъектах борьбы, а не «помощницах мужчин», удел которых – наводить чистоту и делать бутерброды. И объединялись в женские сотни. И общепризнанная роль женщин в волонтерском движении. И уже довольно широко представленный в медиа образ женщины на передовой, героини, защищающей свою страну наравне с мужчинами.

Но, не смотря на это, солдат продолжает называть свое оружие «сучка» и использовать в его адрес эпитеты, вроде «безотказная, как Наташа». Всеобщее восхищение женщинами, добровольно идущими воевать, никак не удерживает его от того, чтобы все так же овеществлять, объективировать, видеть в женщине не человека, а «заслуженную награду для героя». Формирование образа «женщины-воина, боевой подруги» так и не помогло усвоению той истины, что женщина – это человек, а не ресурс и не трофей. Ну, разве что женщина с оружием и может претендовать на роль субъекта.

Удивительно ли это в свете того, что этому столетиями не особо способствовали ни образ женщины-матери, ни образ верной подруги, обеспечивающей тылы? Все эти женские образы, овеянные ореолом святости, только еще больше укрепляли неизменно усиливающийся на фоне вооруженных конфликтов патриархальный дискурс. Это подтверждается исследованиями такого страшного явления, как военные изнасилования, и статистикой домашнего насилия в странах, переживающих, или переживших в недавнем времени военные конфликты.

«Защитник» и «агрессор»

Обычный детский сад. «День Вооруженных Сил Украины» – дети рисуют танки и флаги. Девочки поздравляют мальчиков – «будущих защитников». Возможно, однажды, кто-то из этих девочек сделает профессиональную военную карьеру. А часть этих мальчиков вовсе никогда не окажется в армии. Но сейчас это не рассматривается. Сейчас мальчик – равно защитник. А защитник – равно герой. Образ защитника, ключевой в маскулинной культуре, подается как некое настолько несомненное добро, что даже поборники гендерного равенства редко решаются посягнуть на его святость.

Какие качества и функции у фигуры защитника? Первым делом, обычно, перечисляют красивое и патетическое, в духе: «добрый», «смелый», «справедливый». Но суть понятия, очевидно, заключается в другом. «Защитник» – это, прежде всего, тот, кому дозволено применять силу против других людей. Разумеется, исключительно в благородных целях (определение которых, по факту, в большой степени субъективно). Функции защитника так или иначе, сводятся к «оправданному насилию», одобряемому обществом. Или частью общества. Или той или иной идеологической концепцией. Защитник должен быть способен на применение насилия априори. Поэтому – «сильный и смелый». Защитник слабых, защитник Родины, защитник «традиционных ценностей», защитник веры.  Защитник Украины.

Не важно, что ты защищаешь. Амплуа защитника неизменно дает тебе внутреннее оправдание для совершения акта насилия в отношении того, кто ситуативно представляется в роли «агрессора» или некой «угрозы».

Мужчина – равно защитник. Защитник – равно «право на насилие». Военный же конфликт – ситуация, когда потребность в фигуре Защитника актуальна как никогда. Общий порыв воспитать защитников, мотивировать быть защитником – понятен, и кажется безальтернативным. Именовать себя защитником – это сладко, гордо и соблазнительно. И никто, конечно, не захочет расставаться с этим «светлым образом», покинув поле сражения.

Когда мы видим отснятые кадры того, как группа мужчин, прошедших закалку в боях, приходит в кинозал, чтобы не дать десятку девушек посмотреть фильм на ЛГБТ тематику, и представляется «защитниками семейных ценностей», становится окончательно очевидным тот факт, что «защитник» и «агрессор» – по сути, часто одна и та же роль. Отличается лишь угол зрения.

Чем опасна роль святой женщины

Казалось бы, взаимоотношения мужчины, примерившего на себя роль героя-защитника и женщины – это некая самоочевидная данность: он ее защищает. И он всегда ей нужен. Потому, что «беззащитность» – одна из основных характеристик женского гендера, особенно в обществе, объятом войной. Она – как некий идеальный объект для защиты. Именно поэтому Украину так часто изображают в виде молодой девушки, Родину – в виде матери. За спиной у защитника государства всегда представляются женщины и дети. А впереди – враг. Отсюда, естественно, вырастает идея, что женщина априори слабее мужчины. Что она без «защитника» не способна выжить. А значит, в большой мере, ему обязана. Во время военных конфликтов это утверждение может быть гипертрофировано практически до «обязана жизнью».

Конечно, в общественном дискурсе женщина все еще остается неприкосновенной, той, на которую посягнуть может разве что враг. Но только при одном условии: она должна соответствовать образу святой. Мать, Сестра, Любимая, ждущая парня с фронта, и конечно, хранящая верность берегиня. Ореол святости неизменно сопутствует образу той женщины, которую обязан защищать Герой.

Но огромная опасность заключается в том, что живой женщине, по сути, невозможно соответствовать этому идеалу. А как только она уличена в «недостаточной святости» – табу на агрессию в отношении нее снимается. И судья, отпустивший на свободу ветерана АТО, изнасиловавшего несовершеннолетнюю, на камеру объясняет свое решение тем, что «потерпевшая вела себя неподобающе».

«Неправильные женщины»

Самая большая проблема создания образа «святых женщин», которых защитнику трогать нельзя, а нужно оборонять и беречь, состоит в том, что ему всегда противопоставляется образ «плохих женщин», которых «можно». Они по умолчанию «ведут себя неподобающе». Любая женщина, пострадавшая от руки «героя», обвиняется в этом автоматически постфактум. Поэтому жены ветеранов, страдающие от домашнего насилия, как правило, терпят молча, сколько могут.

Кроме того, есть женщины, которые в общественном дискурсе ни на какую святость не могут претендовать в принципе. Например, «женщина врага». Хотя в общественном дискурсе их, по большому счету, и нет.

О том, что эти женщины в условиях вооруженного конфликта так же, в общем-то, беззащитны (поскольку безоружны), и так же могут быть матерями и сестрами, говорить как-то даже неприлично. «Женщины врага» однозначно дегуманизируются так же, как и «враг». Либо же рассматриваются как «свои», временно «захваченные врагом». В этом случае от них ожидается, что они выйдут с хлебом-солью встречать освободителей. И если этого не происходит, то…

Я слышала историю парня – солдата воюющего в АТО, попросившего перевести его в другую часть. Его командир подбадривал солдат словами: «Возьмем этот поселок – и все женщины – ваши».

Черное и белое

Но и по возвращению в мирные города для многих вдруг оказывается, что кроме «светлых берегинь» дома их встречают «враги», «женщины врага», и другие его «пособники». Полагаю, в какой-то степени это неизбежно. Так как, к счастью, нам пока еще далеко до того, чтобы ценности, диктуемые войной, разделяло все общество. В мирной обстановке заразиться ими способен далеко не каждый.

Поскольку мало кто может без тени сомнения выстрелить в такого же человека, легче в собственном сознании лишить свою «мишень» любых человеческих качеств. Видеть людей лишь в тех, кто с тобой «на одной стороне»: кто максимально разделяет твои ценности.

Там, где сомнение порой может стоить жизни, логично искать спасение в «дихотомичном» видении, где нет оппонентов – есть только «враги и их пособники». И есть четкое представление о том, как с этими «злодеями» поступать. Где право на субъектность имеет только тот, кто держит в руках оружие. А значит, способен за себя постоять. И почти всегда это мужчина.

В условиях фронта такие установки могут быть единственным способом как-то приспособиться к происходящему. Но они никуда не деваются, когда вернувшиеся с войны мужчины пытаются приспособиться к мирной жизни. Но просто ли «субъекту-защитнику» приспосабливаться к правилам игры, по которым живут женщины и дети, а так же мужчины, которые в сознании вернувшегося из боя ветерана не могут быть носителями гегемонной маскулинности, поскольку «не служил – не мужик»?

Очень многие безотчетно несут с собой с линии фронта свои правила, в которых все просто и понятно: есть «свои» и «враги». «Свои» должны не сдавать позиций и захватывать новые. «Враг» – должен быть уничтожен. И «враг» – напомню, уже не только тот, с кем велись бои на фронте. Враг – любой, кто не разделяет твои ценности. Потому что сознание становится дихотомично. Война не терпит полутонов.

Право на оружие? Да, защитнику нужно оружие. Без оружия он уже чувствует себя беззащитным и это невыносимо.

Свобода мирных собраний? Позволить «врагам» (идеологическим или любым другим) маршировать по «нашим» улицам?

Марш Равенства, превращенный в бойню в 2015, и потребовавший невероятных мер безопасности в 2016, после угрозы превратить его в «кровавую кашу».
Попытки срыва Фестиваля равенства.
Срывы феминистических акций, и даже просто мероприятий.

«Дружинники», марширующие по улицам в камуфляже и бравирующие тем, что «готовы применить силу»…
Рука с окровавленным топором, нацеленным на «феминисток и извращенцев», в видео, распространенном перед 8 марта Правым Сектором…

Каждый, не разделяющий твоих идей и ценностей – враг. Враг должен быть изгнан с улиц, оттеснен из публичного пространства, уничтожен. Именно так война учит «защищать». Свои идеи и ценности – в том числе.

Это не означает, что каждый, кто воевал, вернувшись, начинает мыслить в рамках этой страшной «военной риторики» – «либо ты, либо тебя». Это не значит, что все, кто ее разделяют, приобщились к ней в вооруженном конфликте. Когда народ переживает такие моменты истории, этим, кажется, заряжен воздух. Так, вместо того, чтобы тушить этот пожар, его еще больше раздувают, делая факт участия в АТО поводом для ощущения своего более высокого места в иерархии, дающего право решать за других и распоряжаться общественным. К тому же, в Украине есть немало политических сил, стремящихся использовать в своих целях вот эту вырвавшуюся на свободу энергию войны на фоне героизации и «презумпции правоты» тех, кто рисковал своей жизнью в бою.

Это значит, что Украине еще предстоит долгий процесс восстановления, излечения от последствий нынешней романтизации образа «воина-защитника» и трайбализма. Процесс возвращения от риторики «права сильного», «права героя» к риторике прав человека, прав женщин, прав меньшинств, к принятию разнообразия.