Путь, который стоит пройти

KORYDOR публікує статтю, яка посіла І місце в мистецтвознавчому конкурсі від Stedley Art Foundation у 2014 році.

Если я обращу человечество в часы

И покажу, как стрелка столетия движется,
Неужели из нашей времен полосы
Не вылетит война, как ненужная ижица?
Велимир Хлебников

Нужно ли искусство во время войны (революции, терактов)? И в чём в таком случае состоит его роль?
Теодор Адорно говорил о невозможности писать стихи после Освенцима; Бодрийяр, напротив, писал о теракте 11 сентября как о новой форме перформанса.

Сейчас, когда мы становимся свидетелями и участниками очередного и, похоже, самого серьёзного за последние 50 лет глобального политического похолодания, рискующего превратиться в затяжной ледниковый период, закономерно встаёт вопрос собственно о возможности-невозможности для художника продолжать занятия искусством. Допустимо ли с позиций этики продолжать писать картины, когда в нескольких сотнях километров гибнут люди? Остаётся ли право у художника на эксклюзивность своего положения, так много до сих пор проговариваемую? О чём и как говорить при помощи искусства, если всё же говорить, и какими могут быть пути его дальнейшего развития?

В ранний декабрьский период протестов, не омрачённый ещё ужасом первых человеческих жертв, много говорилось о том, что Майдан сам по себе стал огромным коллективным творческим актом, некоей формой инсталляции и перформанса одновременно. Народный креатив, низовые плакатные инициативы, стрит-арт — всё это выглядело, признаться, интереснее, чем любая возможная рефлексия на заданную тему посредством выставочного проекта. Всеобщее включение в творческие процессы, пусть где-то и наивное, и чрезмерно декоративное на первых порах, могло бы впоследствии дать толчок альтернативному по отношению к институциям развитию художественного поля в Украине. Но этому явлению не суждено было развиться, оно было прервано уже в середине зимы насильственными действиями со стороны власти.

Все усилия переключились на защиту жизни, оборону и наступление. Однако какие-то из форм творчества до сих пор проявляются в разного рода политических манифестациях, начиная от протестных демонстраций против продажи Францией России военных кораблей «Мистраль» и заканчивая актом разгрома российского посольства, который изначально в силу понятных причин не планировался как арт-акция, но чьим итогам мог бы позавидовать и самый смелый художник-акционист. Дриппинг на стенах посольства долгое время не смывался рабочими, поэтому можно сказать, что здание стало коллективным произведением искусства в городском пространстве.

Сегодня уже понятно: хотя за время протестов была показана возможность включения в творчество через коллективные акции, полное изменение художественного поля (равно как и общества в целом) — в некоторой степени утопический проект. Очевидно, что процесс этот может занять довольно много времени, тогда как более привычные формы существования искусства, выставки, проекты в среде, резиденции и прочее всё же никуда не исчезнут. Вопрос в том, что именно все эти форматы теперь могут предложить — как потенциальным участникам, так и зрителю?

С конца февраля уже было реализовано немалое количество групповых и персональных проектов, так или иначе затрагивающих тему протестного движения. Однако большая их часть скорее эксплуатирует тему Майдана, чем пытается серьёзно осмыслить происходящее в стране и обществе. Это проекты, так или иначе озвучивающие более-менее очевидные максимы («свои», «единство», «отчаяние», «новая страна» и т. д.). Такое ощущение, что целью стоит отработать тему Майдана во что бы то ни стало, не озаботясь тем, что для серьёзной рефлексии событий как минимум необходимо время. Впрочем, за минувшие восемь месяцев состоялись и несколько проектов, которые кардинальным образом отличаются от наметившейся уже общей тенденции.

Один из них — проект «Листівки з Майдану», который в формате travelling exhibition успел посетить уже несколько зарубежных арт-локаций. Специфика и отличие проекта в том, что он, напротив, был инициирован художниками при содействии Платформы современного искусства Kadygrob_Taylor сразу же после трагических событий 18 — 20 февраля. Художники приходили в Александровскую больницу в Киеве и общались с ранеными активистами, записывая и визуализируя их истории. Ценность проекта как в том, что он стал своего рода неофициальной хроникой событий, составленной из записанных художниками и волонтерами историй, так и в том, что с его помощью удалось провести нечто вроде арт-терапии: некоторые рисунки были подарены протестующим в качестве моральной поддержки. Кроме того, была попытка и преодоления типичной навязанной формы «выставка-галерейное пространство». На территории Украины проект ещё не экспонировался в выставочных пространствах, но имел форму open-source: работы, в том числе и зарисовки с мест боевых действий, переданные художниками для проекта, распечатывались в форме открыток и раздавались людям на Майдане. Также каждый мог скачать любое изображение с сайта проекта и распечатать его сам. Так стало возможным хотя бы отчасти преодолеть пресловутую дистанцию «произведение искусства-зритель».

Следующий проект — «После победы», проходивший в ЕрмиловЦентре в конце мая — начале июня. Его отличительной чертой стал дискуссионный формат и то, что как будто бы не будучи напрямую связанным с последними событиями (проект исследует тему памяти общества о Второй мировой войне и был задуман ещё год назад), он вскрывает некоторые из предпосылок нынешнего конфликта, а именно — манипуляции вокруг исторической памяти и оценки событий, в данном случае Второй мировой войны. Как произошло так, что память о крупнейшей в мировой истории трагедии превратилась в набор искусственно сконструированных пропагандой образов и способ манипулировать сознанием масс? В то же время проект затрагивает и тему опасности, напрямую связанной с тем, что недавние трагические события, убийства на Майдане и Донбассе могут стать кирпичиками в построении новой официальной идеологии и, как следствие, мифологии. Немаловажен для восприятия его контекста и тот факт, что, начиная с весны, Харьков фактически стал приграничной зоной, едва не повторив судьбу городов с захваченными администрациями. Возможно, в Киеве проект не воспринимался бы так остро, но в Харькове, где поляризация общества всё более и более очевидна, возможность создать пространство для дискуссий хотя бы на время и в формате выставки стала для организаторов жизненно важной.

Наконец, самый неожиданный (лично для меня) проект — выставка группы жУжалка «Без пяти минут». Он стал неожиданным не только четкостью и новизной языка при его простоте, но и идеей, которая, отталкиваясь от локального контекста, приобретает неожиданные и полуфантастические, но понятные даже тому, кто с данным контекстом не знаком, формы. Чего только стоит придуманный авторами город Ржавчино, имеющий вполне реальный прототип. Отображение стабильной стагнации общества с ностальгическим уклоном в тоску по советскому прошлому в проекте совмещается с идеями теории хаоса и функционирования самоорганизующихся систем. Когда система прекращает развиваться и получать подпитку извне, начинается её расшатывание, которое может после прохода точки бифуркации (невозврата) привести к её распаду и хаосу. Несмотря на то, что концепция проекта была продумана ещё за несколько месяцев до начала ставших уже историческими событий, и авторы, по их собственному признанию, не могли даже предположить возможности протестных движений в обозримом будущем, в проекте было чётко схвачено и необъяснимым образом практически предугадано состояние системы-общества на тот момент и его скорый распад. Выставка открылась спустя день после подписания печально известных «диктаторских законов» 16 января и за два дня до начала первых уличных боёв на Грушевского – момента, с которого можно сказать, что точки бифуркации проходились обществом практически ежедневно.

Проект жУжалка “Без пяти минут”

Кроме того, стало очевидно, что даже проекты, не связанные с событиями Майдана и войной напрямую, стали считываться совершенно по-иному. Это, опять же, касается проектов, так или иначе затрагивающих тему персональных историй, как например Нан Голдин и её Ballad of Sexual Dependency, воспринимаемая в ноябре и уже в марте — совершенно по-разному. Как проект «Биография» Открытой группы в ПАЦ — в любой иной ситуации я восприняла бы выставку всего лишь как ещё одну «работу на заданную тему» по отработке концептуального метода включения постороннего и собственно создания другими людьми (зрителями, вовлечёнными) работы художника. Теперь же каждая из историй, рассказанных по просьбе авторов, приобретает другое значение — особенно когда заходишь в зал и видишь на экране своего друга, который представляется, рассказывает что-то о своей жизни, а дальше следует фраза «недавно вернулся из плена в Славянске».

Собственно, по итогам написанного выше становятся понятны вызовы, поставленные сейчас перед искусством. Будет ли художник автором критических высказываний, исследователем и в перспективе преобразователем реальности — или же станет инструментом создания новой официальной мифологии, пропагандистских посланий и канонизированных образов?
К сожалению, среди всех очевидных ужасов, которые несёт обществу война, помимо человеческих жертв, один из наименее обсуждаемых ужасов – это упрощение мышления. принятие навязанного деления на «своих» и «чужих» и как следствие отказ от способности критически мыслить, потеря эмпатии и прочие неприятные симптомы.

Кроме того, если говорить об опасности возможных манипуляций нашей новейшей историей, то она более чем реальна. Слишком много уже произведено потуг напрямую превратить недавние события в официальный миф. Целесообразность внедрения в сознание мантры «герои не умирают», тогда как герои не только умирают, но и становятся калеками, лишёнными (если не повезёт) как должной государственной, так и общественной поддержки, сомнительна. Тем временем проводятся бесконечные конкурсные обсуждения мемориала небесной сотне, студенты художественных вузов приучаются писать портреты некогда оппозиционных, а ныне коалиционных депутатов. Единоличный самопиар некоего автора в виде розовых пятен на фасаде Дома профсоюзов (символ, кровь, Небесная сотня) и пришедший ему на смену баннер от команды Кличко «Героям слава!» — суть явления одного порядка. Это попытки каким-то образом присвоить право говорить о трагедии на месте, которое стало братской могилой, предложить косметическую версию геройского подвига и самопожертвования.

Кто-то ещё менее чистый на руку может и будет играть на разжигание, продолжая тему ёрничества в стиле плохого лубка над «гопниками» — только теперь на их место пришли «кляти москали». «Образ другого» уже сформирован по всем статьям и от каждой из воюющих сторон. Возможно ли преодолеть это? Думаю, да, но не путем искусства как контрпропаганды: «смотрите, вот люди с Востока (Запада), но хорошие», так как это не снимает вопроса разделения и проблемы особого отношения к любому из означенных регионов.

Что же в таком случае может художник предложить взамен? Очевидно, что один из путей — это встать на место документалиста, тщательно собирая реальные истории и при этом отказаться от любой попытки исказить изначальное послание, пропустив его через себя и через свой опыт. Обществу на самом деле, несмотря на стремительность и наполненность информационного потока, катастрофически не хватает невымышленных историй. Точно так же и люди, ставшие свидетелями и участниками исторических событий, нуждаются в том, чтобы кто-то услышал их истории, чтобы произошёл контакт. Однако даже при документации и обнародовании этого контакта может не произойти — просто потому, что зритель/слушатель уже привык к пропагандистским месседжам и некоей удобной для себя «исторической правде».

Для решения этой проблемы придётся прибегнуть ко второму пути — пути критического переосмысления через искусство. С помощью искусства можно артикулировать проблему, можно создать дискуссионные проекты, которые станут площадками для проговаривания проблемных тем и вопросов (в чём, собственно и состояла одна из целей «После победы»). Одна из формул подобных дискуссий (выведена не мной) — выход на «обнуление», когда каждый из участников соглашается на время диалога «обнулить», редуцировать своё отношение к прошлому и (возможно) к будущему. Можно спорить об эффективности подобного метода, но он как минимум заслуживает того, чтобы быть опробованным. «Я не согласен с вашим мнением, но готов отдать жизнь за ваше право его свободно высказывать».

Есть и третий путь. Когда речь заходит о теме войны в искусстве, обычно в первую очередь упоминают антивоенные плакаты и подобные им произведения. Однако связаны ли большинство произведений периода между Первой и Второй мировыми войнами и непосредственно сразу после Второй мировой войны напрямую с военной тематикой? Нет, скорее многие из них объединены темами абсурда окружающей реальности и острого, болезненного ощущения телесности в условиях, когда человеческая жизнь перестала что-либо стоить. В картинах Бэкона конца 1940-х нет ни одного изображенного солдата, однако есть ощущение, что ему лучше всего удалось передать состояние трагедии человека и его тела, помещённых в ситуацию всеобщей потери смысла.

Каждый день приносит всё новые и новые коллизии, по сравнению с которыми меркнут любые абсурдистские эксперименты обэриутов. Творческий акт как способ пережить кошмар сегодняшнего дня, не отстраняясь полностью, но напротив, пропустив его сквозь себя и осмыслив посредством искусства — возможно ли такое сегодня? Искусство как катарсис, как терапия — сделать инсталляцию-комнату «Здесь можно плакать»?

И наконец, четвёртый путь, как программа-максимум — создание при помощи искусства нового языка, новой системы понятий, нового видения. Искусство, что будет работать с формами и возможностями восприятия и вынуждать зрителя проделать те 50% работы, что зависят от него и что создают произведение искусства. Искусство, преследующее цель создать сознание, которое не будет впадать ни в духовные скрепы, ни в «смерть ворогам», переменчивое и текучее как ртуть. Искусство, исследующее формы интуитивного на другом, более глубоком уровне. Это звучит как полная утопия, однако кто сказал, что не стоит пытаться решать утопические задачи?

Итак, перед художником, действительно желающим что-то преобразовать с помощью искусства, а не только лишь вписаться в институциональное поле, открываются сразу несколько путей, кратко обрисованных выше. Какие-то из них, условно говоря, более реалистичны, какие-то более утопичны, но абсолютно все имеют равное право на существование. Конечно, преобразование сознания не может быть задачей, решаемой в перспективе даже ближайших лет, не то что месяцев, но это путь, который стоит пройти, возможно (пафосно выражаясь), для того, чтобы новые формы функционирования сознания могли спасти человеческое сообщество в принципе. «Возможно, новый человек уже появился, но ты его ещё не видишь».