Алексей Тараненко: «При всем мороке это была жизнеутверждающая история»

На кинофестивале «Молодость» состоялась премьера фильма «Я работаю на кладбище». Это режиссерский дебют Алексея Тараненко, который затрагивает табуированную в нашем обществе тему смерти. Главный герой в исполнении Виталия Салия работает в похоронном бюро и ежедневно сталкивается с горем незнакомых людей. Но он достаточно циничен и непробиваем, чтобы искренне им сочувствовать. Почему так и что случилось в его собственной жизни – об этом зритель узнает в финале фильма. С Алексеем Тараненко о создании фильма поговорила Наталья Серебрякова.

Режисер Олексій Тараненко та оператор В’ячеслав Раковський.

Наталья Серебрякова: С чего начался твой фильм?

Алексей Тараненко: Продюсер дал мне книгу Паши Белянского «Я работаю на кладбище» и сказал: придумай, как эти истории, из которых состоит книга, можно объединить. Где-то за день-два возникла история про Сашу, у которого погиб сын, и потом где-то рядом он с его могилой начинает работать, но при этом понимает, что не справляется и прийти к нему на могилу не может. Получается такой замкнутый круг и, естественно, вокруг его истории нанизываются другие истории из книги, которые так или иначе зеркалят его состояние или его проблему. Ну то есть у тебя есть какая-то магистральная история, на нее все остальные наслаиваются.  После этого мы с Пашей начали работать над созданием сценария.

Н. С.: Много времени занял кастинг? Как получилось, что на главную роль вы взяли Виталия Салия?

А. Т.: Кастинг шел достаточно долго, потому что мы сначала на проект нашли какие-то ключевые фигуры, а потом сняли тизер, чтобы показывать его в поисках финансирования на производство фильма.  Виталия, по-моему, кто-то из продюсеров предложил, и это было неочевидное решение. Но Виталик дома на телефон записал самопробы и прислал. И это было решающим фактором.

Н. С.: Ну он такой достаточно интересный актёр. У него такой польский типаж. И вообще мне показалось, что твой фильм очень похож на польское современное кино.

А. Т.: Я почти ничего не видел из современного польского, поэтому ничего не могу сказать. Я видел какие-то жанровые штуки, вроде каких-то полицейских сериалов или какие-то уж совсем редкие истории.

Н. С.: А почему тогда у одной из героинь, Лены – «польская» история?

А. Т.: Ну, это уже вопрос к продюсерам, которые нашли какое-то польское инвестирование.  И с польской стороны было условием или пожеланием взять польскую актрису. Виктория Городецкая, которая играет Лену, — польская актриса. Но насколько я понял, она вообще-то русская, а вышла замуж за поляка, переехала в Польшу и живёт там. Она общается на русском, знает отлично польский, украинского не знает. Но она просто выучила наизусть свой текст. В принципе, там есть где-то какие-то мелкие ошибки по ударениям, но в целом она достаточно хорошо справилась.

Н. С.: Что именно тебя лично зацепило в этой истории, что ты решил взяться за режиссуру?

А. Т.: При всём каком-то мороке, это была жизнеутверждающая история, очень тонкая и негромкая на фоне всех этих смертей. И она как-то очень крепко цепляла. То есть человек написал эти рассказы с каким-то психотерапевтическим эффектом для себя. Паша Белянский на самом деле работал в конторе по созданию памятников. И перед ним постоянно разворачивалась трагедия чужой смерти. Этот бесконечный парад смерти перед глазами приводит к тому, что ты либо начинаешь бухать, либо у тебя развивается депрессия.  Поэтому он начал писать, чтобы как-то это всё отрефлексировать. Так, собственно, и получилась книга, где главный герой просто наблюдатель.

Но на этом фоне там есть хороший жизнеутверждающий месседж о том, что, как ни банально, жизнь прекрасна и удивительна. Так давайте её проживем нормально. Во-вторых, там ведь куча каких-то интересных второстепенных историй, которые ты никогда не слышал и не видел, потому что у нас сама тема смерти достаточно табуированная. О ней не говорят даже на похоронах, как-то скомкано вербализируют, не очень умеют выражать свои эмоции. То, что я наблюдал, вообще однообразно. Все повторяют вот эти слова «соболезную», «пусть земля будет пухом». Во всяком случае, это мой опыт. Я это наблюдал, и всё это как-то странно происходит. Вначале все тихо сидят на поминках, а потом две-три рюмки водки, и половина зала чуть ли не в пляс пускается и при этом вроде как бы этого стесняется.

Н. С.: А кладбище, которое показано в фильме, это одна локация?

А. Т.: Это собирательный образ. Фильм снимался на трех кладбищах, потому что на одном достаточно было сложно всё нужное подобрать. Поэтому снимали на Байковом, Берковецком и Лесном.

Зйомки фільму “Я працюю на цвинтарі”

Н. С.:  В твоем фильме все истории соединяются в одну, как в «Магнолии» Пола Томаса Андерсона. Какие еще отсылки в нем есть?

А. Т.: Было понятно, что это многолинейная структура, и у тебя есть множество второстепенных персонажей. И есть такие второстепенные персонажи, которые появляются на одну сцену, и они никуда не ведут. Там какой-то свой месседж, проговорили и исчезли. Или просто это какая-то забавная сценка. А есть такие второстепенные персонажи, линии которых собираются сквозь всю историю в конце. Ну, естественно, когда мы начали писать и всё это собирать, кажется, Паша финал придумал чуть ли не в первую очередь, хотя он не видел «Магнолии» и подобных фильмов. Но он как-то это всё подвел, и я подумал, что это неплохо. И начали работать.

А по поводу остальных цитат — были истории, подрезанные из других фильмов на каком-то подсознательном уровне. Например, кадры с Леной, когда фокус уходит на задний фон кладбища, это Moneyball с Брэдом Питтом. Потом эта капля, как у Гибсона, стекающая с объектива. История с визитом Суворова к Саше — «Горько-сладкая жизнь» Ким Джи Уна, там герой сидит, щелкает выключателем. И еще что-то по мелочи. Нумерация глав в какой-то момент пришла из таких историй.  Пять дней – пять степеней принятия неизбежного. Я зашил нумерацию от пяти. Пятерка у двери висит. Саша бежит по четвертой дорожке. С номером три его сбивает бегун. На детской машинке двоечка. И на подъезде Суворова единичка.

Н. С.: Еще сюжет фильма перекликается с фильмом «Манчестер у моря» Кеннета Лоннергана…

А. Т.: Да, я в тот момент посмотрел «Манчестер у моря» и он как-то меня очень крепко держал. В отличие от нашей истории, этот фильм очень лаконичен и сконцентрирован на главном персонаже. Но он как-то показался сразу очень близким. По вине главного героя, которого играет Кейси Аффлек, погибают дети. Собственно, здесь такая же история. И ты наблюдаешь за тем, как герой жить не хочет и не может, но вынужден. И как он подходит к тому, чтобы принять эту трагедию и себя простить. И начать как-то жить, даже не с этой травмой, а просто жить. Потому что в первые полчаса мы видим, во что превратилась его жизнь, насколько механично он делает одни и те же вещи, это снято с одних и тех же ракурсов. Как он встает, идет, заходит на кухню, закуривает. Чтобы подчеркнуть, что у него ничего не осталось, кроме бессмысленности существования.

Н. С.: Но кроме общей трагической идеи в фильме очень много смешных моментов. Это твое собственное видение или это было в сценарии?

А. Т.: Нет, это изначально Пашино видение. Скажем так, и на войне люди смеются. И где бы это не происходило, юмор присущ человеку. Это какая-то особенность психики защищаться от травм и просто рефлексировать на тему того, что ты увидел. Это было изначально в книге, и мы пытались протащить эту линию и выстроить ее, сконцентрировать вначале, чтобы фильм перетекал плавно в драму. Потому что вначале мы пытались миксовать и от каких-то очень печальных сцен уходить в юмор и обратно. Но с этими качелями было достаточно тяжело работать. И этот фильм делится практически на две ровных части: нападение на Петровича происходит чуть ли не ровно в середине где-то. И когда ты в это дело включаешься, то уже и сам начинаешь что-то добавлять. По сценарию, есть вещи, которые я специально добавил, а есть что-то, что Паша написал из собственных наблюдений.

Н. С.: Некоторые зрители критикуют фильм за обилие закадрового голоса, но, допустим, так делают Аарон Соркин и Терренс Малик…

А. Т.: Вполне может быть. Но мы показываем драфтовую версию, мы еще не до конца определились, сколько будет этого голоса. У нас был черновой звук, я не сказал это на втором просмотре во время фестиваля, у меня это вылетело из головы. У нас несведенный, неотмастеренный звук, музыка. И над закадровым голосом мы до сих пор работаем, хочется найти такую золотую середину. Иногда это работает так, что мы говорим об очевидных вещах. Вполне допускаю, что его может быть много. Мне сейчас трудно об этом судить, потому что я последние полгода в монтаже. Когда внутри материала, не всегда понимаешь, что работает, а что нет.         

Н. С.: Что у тебя в дальнейших планах?

А. Т.: Сейчас в разработке есть три истории. Одна из них, над которой начали работать буквально три-четыре дня назад, — очень личная история, идею которой принес знакомый актер Роман Соболевский. Я над ней сидел, писал синопсис. Это драма-триллер о случайном убийстве и о том, как люди с этим пытаются жить, о том, что благими намерениями дорога выстлана в ад. И о любви, о том, как жизнь людей, выросших в нелюбви, так же и продолжается. Нас вырастили наши родители, часто не умея любить. Мы растим своих детей, опираясь на этот опыт и часто путая воспитание с любовью, где-то позволяя им чуть больше, чем надо. Мне кажется, что очень интересная тема и она меня очень касается. Несмотря на то, что это очень личная история, мне все равно интересно в сторону жанра ее выгибать. Кроме драмы отношений, в ней также есть игра в «кошки-мышки». 

Н. С.: А почему тебе интересно создавать жанровое кино? Тебе кажется, что будущее украинского кино за жанровым кинематографом?

А. Т.: Мне конкретно как человеку это просто интересно. Авторское кино может быть и жанровым, и зрительским, и каким угодно. Потому что, если мы возьмем, например, Финчера или Майкла Бэя, его взрывы, его перестрелки и его ракурсы – это сугубо авторское кино. Пусть это, порой, тупое идиотское мочилово, но так, как он, не делает никто другой. Или тот же Тони Скотт. Мне кажется, что это не самый плохой путь.