Протестная культура в Беларуси. Часть первая (1991-2017)

“Коридор” продовжує стежити за подіями в Білорусі: ми вирішили дослідити історію й природу нинішнього активістського руху в Білорусі і попросили зробити це наших білоруських друзів та колег. До вашої уваги текст історика Олексія Браточкіна (Мінськ).

За последние десять и более лет на условном «постсоветском» пространстве сформировался узнаваемый набор символических репрезентаций массовых протестов: от украинского Майдана, российской Болотной и казахстанского Жанаозена  до беларусской Плошчы (Площади).

Эта символическая «топография» протеста обозначает/«скрывает» множество совершенно различных аспектов жизни наших обществ и тех социальных, политических и иных интересов, мотивов, ожиданий и надежд , которые могут не только дополнять друг друга, но и противоречить друг другу.

Постколониальные/антиколониальные протесты, лозунги национализма, протестная активность в духе «новых социальных движений» (артикуляция экологических и феминистских идей, борьба за права человека, ЛГБТК+активизм и т.д.), протесты против нового экономического неравенства, коррупции, приватизации государства и «олигархизации» экономики, борьба за «европейские ценности», протесты против диктатур, правые и консервативные требования и «моральные паники» — это далеко не полный перечень тематик и сюжетов протестной культуры и активности в наших странах.

Уникальная конфигурация протестной культуры дополняется и структурной спецификой внутри каждой из стран: силой/слабостью структур гражданского общества, демократической или репрессивной политикой власти, особенностями социальной стратификации (проблемой институционализации «среднего класса», появления новых социальных групп прекариата, общей «размытостью» социальной структуры и разной степенью атомизации обществ), бедностью и уровнем неравенства, опасностью демодернизации общества и т.д. В случае с Украиной фоном также является война на ее востоке, в Беларуси многое зависит от «мягкой силы» России и противостояния России и ЕС.

Еще одна общая «историческая» черта — полный упадок «левого дискурса», обусловленный как критикой реальных преступлений и социальных проблем коммунистических режимов ХХ века, так и слабостью или сервильностью части современных левых партий и «ортодоксальностью» их повестки.  Левая повестка, необходимая для уравновешивания неолиберальной политики, к сожалению, не получила обновления, или же только формируется.

Все эти аспекты истории и настоящего протестной культуры можно наблюдать в Беларуси (и не только). Появление современной протестной культуры в Беларуси связано с позднесоветской политикой «перестройки» (1985-1991 гг.). Именно тогда стала возможной публичная артикуляция взглядов различных социальных групп позднесоветского социума.  Экологическая повестка (связанная, прежде всего, с последствиями аварии на ЧАЭС в 1986 году), национальная и антиколониальная повестка (защита «национального языка» и попытки ревизии исторического нарратива), экономические протесты были реализованы не только через возникновение так называемых «неформальных движений», включая феномен «народных фронтов» (локальным вариантом этого феномена был Белорусский Народный Фронт), но и через ряд свобод, включая только появившуюся свободу СМИ, собраний и демонстраций.

В середине 1990-х экономические и социальные проблемы периода посткоммунистической трансформации создали основания для установления в Беларуси популистского авторитарного режима Александра Лукашенко, идеологией которого стала идея «стабильности». Массовые уличные протесты против диктатуры, достигшие своего пика в 1995-1996 гг., были также и последним проявлением того типа политической активности, которая началась в конце 1980-х гг.:  активности, в которой участвовали граждане, бывшие в буквальном смысле привязанными к государственному сектору экономики, с лидерами из социальных групп еще позднесоветского социума (интеллигенции, которая вскоре была практически полностью маргинализирована), с определенной риторикой  и идеологией (часто «рыночной» и «антисоветской /антикоммунистической», либо же «ностальгической»).

Ускоряющиеся процессы распада советской социальной структуры, дефрагментация постсоветского общества и появление новых социальных групп, трансформация «плановой экономики» и появление частного сектора, как и генеративные изменения постепенно оказывали влияние на протестную активность в Беларуси. Она перестала быть массовой, нужны были новые идеи и структуры, создание которых было мало возможно благодаря политике «превентивной диктатуры» (термин политолога Виталия Силицкого), пытавшейся предотвратить любые виды политической активности.

Вспышки массовой и неожиданной для власти политической активности в 2006 и 2010 гг. во время пародии на выборы президента (массовые демонстрации, палаточные городки и аресты в Минске, в том числе в районе Октябрьской площади и площади Независимости — феномен «Плошчы») не привели к политической трансформации, но зафиксировали наличие расколов и проблем «белорусской стабильности». 

Протестная активность 2000-х годов и в большей степени 2010-х гг. уже проходила на фоне глобализации и ее влияния в Беларуси, новой волны трансфера идей, относящихся к «новым социальным движениям», смещалась в сторону культурных инициатив и новых форм активности, связанных с социальными медиа и сетевыми структурами. Это создало не только новые возможности, но и новые конфликты внутри разных активистских и политических групп (одна из линий этого конфликта внутри бывшей «демократической оппозиции» – между правыми, консервативными течениями и новыми инициативами, ориентированными на реализацию феминистской повестки или защиты прав ЛГБТК+).

Последняя вспышка протестов разных социальных групп, охватившая Минск и «регионы» — «марши тунеядцев» в феврале 2017 года, тех, кто протестовал против попыток белорусского государства ввести контроль над занятостью населения и налогами, используя риторику и репрессивную практику родом из советских 1960-х о «социальном иждевенчестве и тунеядстве». Однако государству удалось остановить протесты, объявив о «приостановке» принятых документов и арестовав часть активистов. Сами протесты «тунеядцев» внезапно обозначили очередные проблемы белорусской «стабильности», включая постепенный кризис объявленной в середине 1990-х политики «социально-ориентированного государства» (эту политику больше нет возможности обеспечивать). Интересно и то, что протесты оказались за рамками какой-либо «социологии»: до сих пор идут споры о том, какой была идеология этих протестов — антирежимной, политической или же патерналистской, ориентированной на некую модель распределения госресурсов, обещанную, но нереализованную когда-то самим Александром Лукашенко и т.д.?).

В целом, если говорить о протестном движении в современной Беларуси, то можно зафиксировать как минимум две проблемы, от анализа которых зависит и будущее протестов:

— Нехватка новых способов воображения сообщества и нового репертуара дискурсов об обществе. Рамка «нации» сегодня является практически единственным способом воображения сообщества, однако это не отменяет вопроса о том, какие еще способы коллективного воображения доступны, и как этот способ воображения может дополняться другими «идеологиями» и идеями (включая идею социальной справедливости и «хорошего общества») и трансформироваться под их влиянием. Кроме того, сегодня существует и асимметрия между институционализацией идеологии национализма и институционализацией идеи прав человека и идеи демократии. Один из результатов этой асимметрии и «пустого означающего» национализма– появления дискурса социального исключения и таких же практик, легитимируемых лозунгом «национальных/государственных интересов» (и уже не имеет значения, кто продвигает эти практики исключения – режим Лукашенко или его противники).

— Одна из центральных проблем — проблема перевода языка протеста одних групп на языки других групп. Сегодня в Беларуси мы сталкиваемся с совершенно разными и часто «асинхронными» проявлениями протестной активности: для кого-то речь идет о непосредственном выживании и борьбе за перераспределение экономических ресурсов, для кого-то речь идет о символическом признании собственной идентичности и нет необходимости думать о «ценностях выживания», какие-то группы вписаны в современность и глобальные рынки, у каких-то групп нет такой возможности. Для правых и консервативных групп риторика «традиционных ценностей» защищает «аутентичность» от «внешней» угрозы феминизма и ЛГБТК+ повестки, для активисток/ов феминистского движения неприемлемы попытки репродуктивного контроля и манипуляции при помощи «моральных паник». Вряд ли возможно примирить все эти интересы (но скорее это и не нужно для конкурентного политического процесса), но крайне важно создать общими усилиями демократическую среду и возможности медиации для общественного диалога.

Матеріал підготований за підтримки Фонду ім. Гайнріха Бьолля, Бюро Київ — Україна.